Май 15 2015

Карху Э.Г. * Финско-русские литературные связи XIX-XX веков * Статья

• Опубликовано в

15.05.2015

Давнее, уходящее в глубь веков и тысячелетий соседство карелов, финнов и русских стало постоянным фактором их исторического развития. Даже в самые напряженные периоды их истории, изобиловавшей военными конфликтами, не прекращались межэтнические контакты в сфере материальной и духовной культуры.

Как известно, прибалтийско-финские народности причастны к возникновению русского государства, о чем свидетельствуют древнерусские летописи. Последующая наука выдвинула теорию уральского происхождения финно-угорских народов, и прибалтийские финны должны были свыкнуться с мыслью, что генетически и исторически они - евразийцы, имеющие отношение и к Европе, и к Азии.

Подобное же говорят о себе русские, населяющие оба континента. Вспомним строки Александра Блока: «Да, скифы - мы! Да, азиаты - мы, - с раскосыми и жадными очами!».

Между прочим, финский просветитель второй половины XVIII века Х.Г.Портан писал как раз о скифском происхождении финских племен. К этому можно добавить, что и сегодня, когда Финляндия входит в Европейский Союз и вроде бы окончательно и бесповоротно «европеизировалась», сами финны нет-нет и напомнят не в меру увлекающимся головам, что в них все еще сохраняется нечто от «угров» и «азиатов».

Межэтнические культурные контакты весьма многообразны, и в этом общем историческом обзоре нет необходимости касаться всех форм, тем более с исчерпывающей полнотой. Нам важно охарактеризовать своеобразие каждого из исторических этапов с привлечением имеющихся исследований как по собственно народной (еще бесписьменной), так и профессиональной культуре, в основном по литературным связям.

Фольклорно-языковые межэтнические контакты

Этносы, их языки и фольклорные традиции соприкасались и взаимовлияли еще в те отдаленные от нас времена, которые принято называть «доисторическими» и от которых не осталось письменных свидетельств. Контакты осуществлялись в процессе устного общения более или менее спонтанно. Современная наука находит следы межэтнических контактов в языковых этимологиях, топонимике, в мифологических и исторических преданиях, песнях и сказках, пословицах и поговорках.

Главный вывод заключается в том, что народы, тем более соседствующие друг с другом, никогда, даже в самые древние эпохи не жили в полной изоляции, этнической обособленности. Подобно тому, как языки рождаются в процессе общения людей, так же культуры создаются коллективными усилиями родовых общин, племен, народов, наций, преемственностью многих поколений. Объективный исследовательский опыт показывает, что всякая односторонняя абсолютизация культурной самобытности какого-либо народа в прошлом или настоящем обычно не имеет под собой почвы, равно как серьезных оговорок требуют и модные ныне (у нас и за рубежом) утверждения, что высокая культура создается лишь «интеллектуальной элитой» и массы не имеют к ней отношения. В связи с 200-летием приходилось слышать от иных комментаторов, что и он настолько «элитен», что понятен лишь избранным. Но ведь сам-то Пушкин верил, что его будут читать «и гордый внук славян, и финн, и ныне дикой тунгуз, и друг степей калмык». Сама по себе «элитность» культуры ставит под вопрос ее народность и общечеловечность.

Свою небольшую страну и ограниченный прибалтийско-финский языковой регион финны нередко сравнивают с островом между двумя куда более обширными культурно-языковыми материками — славянским и германо-скандинавским. Однако эта «островная» обособленность лишь относительная; то, что прибалтийско-финские языки по своей структуре сильно отличаются от славянских и германских и сравнительно мало известны в остальном мире, еще не исключает многосложных перекрестных культурных взаимовлияний и с Востоком, и с Западом. Неслучайно в Финляндии принято делить национальную культуру, как и народные диалекты, на две основные исторически сложившиеся разновидности: западнофинскую и восточнофинскую. Различия проявляются в фольклоре, в истории формирования финского литературного языка, в религиозно-конфессиональной принадлежности жителей, в типах национального характера, в региональном своеобразии крестьянских строений, усадеб и сельского ландшафта. Земля и леса в течение столетий использовались по-разному, на западе стало раньше внедряться современное полеводство и промышленное использование лесов, тогда как на востоке еще в начале XX века сохранилось подсечное земледелие и нетронутые лесные массивы.

Различия в межэтнических контактах уходят в глубь истории. По Ореховскому миру 1323 года значительная часть северной и восточной Финляндии, в том числе с карельским населением, отошла от Швеции к Новгородскому государству, и установившаяся граница просуществовала довольно долго, что способствовало распространению русского влияния на местную народную культуру. Еще М.А.Кастрен отмечал в 1830-е годы русское влияние на восточнофинскую и карельскую сказочную традицию, что подтверждали затем последующие финские исследователи. Существует мнение, что и название северного финского города Каяни возникло не без русского влияния, подобно тому, как название города Турку выводится из русского слова «торг» (там бывали русские торговые люди). Название округа Кайнуу русские произносили как «Каян», и так стало называться торговое место, будущий город Каяни. В новгородских летописях Ботнический залив называется «Каяно море» — это тоже модификация древнего называния округа Кайнуу.

Финско-карельско-русские языковые и этнокультурные взаимовлияния исследовались некоторыми финскими и отечественными учеными, хотя интерес к ним носил эпизодический характер. Примером того, как эти взаимовлияния происходили в области фольклора, может служить вышедшее в 1986 году исследование П.Хакамиес «Влияние русских пословиц на карельские и финские пословицы». В исследовании привлекаются для сопоставления отчасти и пословицы вепсов и ингерманландских финнов. Автор исходит из того, что это были разные по степени русского влияния регионы, разной интенсивности были межэтнические контакты. Наиболее ощутимые в восточных регионах, они постепенно ослаблялись к западу. Восточные регионы — это обширная Олонецкая Карелия со смешанным карельским, вепсским и русским населением, а также Карельский перешеек с приближенностью к Петербургу и постепенным распространением двуязычия среди местного населения. В смысле интенсивности контактов некое серединное положение, по мнению автора, занимают территории нынешних финляндских губерний Северная Карелия и Саво, где частично распространено православие; далее идет уже протестантско-лютеранский Запад, где русские влияния ослабевают, они более опосредованы и случайны, но все же оставили след.

В книге П.Хакамиеса много любопытных наблюдений. Русские пословицы усваивались разными способами. Иногда они попросту переводились с русского на карельский, вепсский, реже на финский язык, причем в переводах оставались даже некоторые русские слова, чуть измененные по форме и звучанию. Обнаруживаются также следы влияния русского синтаксиса. Автор выделяет три основных синтаксических признака, перенесенных из русских пословиц в карельские, вепсские и финские: 1) употребление в обобщенном значении глагола во втором лице единственного числа (типа: как посеешь, так и пожнешь); 2) отсутствие союза в сложных предложениях (типа: семь бед — один ответ); 3) использование безличных инфинитивных предложений (типа: волков бояться — в лес не ходить). Все эти признаки-конструкции довольно часто встречаются в карельских, вепсских, ингерманландских пословицах, тогда как в диалектах западной Финляндии их почти нет, что позволяет предположить преимущественное русское влияние на ближние регионы. Следующее наблюдение автора касается употребления отрицательной частицы «не» в русских, карельских и финских пословицах. В отличие от русского языка, где отрицательная частица остается неизменной и обычно стоит перед глаголом, в прибалтийско-финских языках (и в большинстве уральских) отрицательная частица сама спрягается по образцу глагола, и потому ее положение в предложении более свободно, что относится и к пословицам. Автор считает, что исходя из позиции отрицательной частицы в синтаксических конструкциях, можно судить о большей или меньшей близости некоторой части карельских и вепсских пословиц к русским пословицам.

От фольклора к литературе и профессиональному искусству

На протяжении многих столетий карельская этнокультура играла нередко посредническую роль между финской и русской культурой. Сначала это происходило в рамках устной традиции и продолжилось затем в форме книжно-литературных контактов.

Решающую роль в этом переломе сыграли публикации и его современников. Через «», «Кантелетар», сборники сказок, заклинаний, пословиц фольклорные богатства Карелии обретали книжную форму, включались в литературный и общекультурный процесс, становились известными образованному миру.

«Калевала» 1835 года имела подзаголовок: «Старинные карельские руны о древних временах финского народа» — подразумевалось не только генетические родство двух этносов, но и равное их право на общее культурное наследие и его использование в дальнейшем развитии. В финскую национальную культуру вошли элементы карельской культуры, подобно тому как финская нация включила в себя часть карельского этноса.

Известному финскому скульптору Алпо Сайло (1877-1955), многие работы которого посвящены карельским рунопевцам и навеяны «Калевалой», принадлежат следующие, сказанные в 1921 году слова о значении эпоса для финской культуры: «Что возвышало уровень нашего искусства? Что придало самобытное звучание нашей музыке? Что породило нашу национальную науку? Что пробудило в нас чувство национального достоинства? Что указует нам путь и ведет нас к культурным победам? — С благоговением и радостью мы отвечаем одним словом: “Калевала”».

Столь всеобъемлюще воспринимаемое влияние «Калевалы» и карельского фольклорного наследия на финскую культуру породило среди ее исследователей особое понятие «культурного карелианизма», весьма употребительное в последние десятилетия. С этим понятием связывают в особенности расцвет финской художественной культуры в ее «ренессансную эпоху» конца XIX - начала XX века, когда творили такие выдающиеся таланты, как художник (1865-1931), композитор (1865-1957), поэт (1878-1926). Каждый из этих творческих личностей, как и Алло Сайло, получил мощные импульсы от «Калевалы», ее поэтики и мифологической символики. Вместе с тем эти крупные таланты привнесли каждый в своей области много нового в художественную культуру эпохи, в связи с чем и содержание понятия «карелианизм» расширяется и не ограничивается лишь прямыми заимствованиями из «Калевалы» и фольклорной традиции. Поэтому не лишена основания высказываемая некоторыми финскими исследователями мысль, что привязанность «карелианистских» культурных влияний исключительно к «Калевале» может не только углублять, но и сужать исследовательский диапазон, особенно при истолковании новейших художественных явлений, так или иначе соотносимых с фольклорномифологическими традициями. То, что называется «калевальской культурой» и «калевальской эпохой», может стать застывшим, внеисторическим, чисто иллюзорным понятием вместо того, чтобы охватить и саму лённротовскую «Калевалу», и ее влияние на последующую культуру в исторической многосложности и развитии. Кроме того, при исследовании культурного «карелианизма» обманчиво представление о якобы «единой Карелии», которой в этнокультурно-языковом и государственно-административном отношении не существовало - исторически были отдаленные друг от друга регионы, отдельные диалекты, отдельные локальные куль турные традиции. Словом, Карелия «многолика», как подчеркивают ее финские исследователи.

В отношении фольклорных богатств Элиаса Лённрота и других финских собирателей XIX века более всего интересовали российская Беломорская Карелия (Виэна) и входившее тогда в финляндскую автономию Приладожье вместе с Карельским перешейком. С этнокультурной, экономической и социальной точек зрения это были очень разные регионы, что не могло в той или иной мере не осознаваться и теми финскими поэтами, художниками, музыкантами, которые искали непосредственного контакта с карельской народной жизнью и культурой. Те, кто жаждал встречи с наиболее архаическими их формами, совершали паломничества в рунопевческие деревни Виэны — к рубежу ХIХ-XX веков такие паломничества стали своего рода культовыми, их предпринимали нередко сразу после поездок в Париж и другие культурные центры Европы.

Во многом иная обстановка была на Карельском перешейке, где сказывалось влияние, с одной стороны, Петербурга, с другой — Выборга. Население обоих городов было в этническом и социальном отношении довольно пестрым, наряду с русскими здесь жило немало немцев, шведов (с соответствующими учебными заведениями на немецком и шведском языках); среди гражданских чиновников и военных имелись шведы финляндского происхождения (чаще из дворянского сословия). В Петербурге либо в его окрестностях родились и получили воспитание некоторые финские и шведско-финляндские писатели конца XIX — начала XX века (Арвид Ярнефельт, Бертель Грипенберг, Эдит Сёдергран, братья Генри, Оскар и Ральф Парланды); отдельные из них, например Тито Коллиандер, приняли православие.

На Карельском перешейке еще со времени Петра I складывалось крупное помещичье землевладение на так называемых дарственных землях; позднее возникло немало дачных усадеб петербуржцев, в том числе писателей и художников (Максим Горький, Леонид Андреев, Илья Репин). В 1920-е годы на даче финского писателя Олави Пааволайнена часто встречались члены литературной группы «пламеносцев» (Элина Ваара, Катри Вала, Лаури Вильянен и др.).

Карельское, ортодоксально-православное, восточно-византийское — все это воспринималось финнами и финляндско-шведскими писателями и художниками не столько в прозаической реальности, сколько эстетически как экзотика и загадочная мистика, в отличие от западного прагматизма и реформированного лютеранско-протестантского религиозного сознания. Тито Коллиандера более всего привлекала в православных церковных обрядах их древность, многовековая устойчивость, верность однажды установившимся канонам. Много позднее эстетическую сторону православия подчеркнул и Пентти Саарикоски, левый поэт, к удивлению многих принявший под конец жизни православие и завещавший похоронить себя в Новом Валааме, единственном православном монастыре на территории современной Финляндии.

Всего сегодня в Финляндии около шестидесяти тысяч человек православной веры, и большинство из них считают себя этническими карелами либо их потомками. Карельская этнокультура сохраняет для них особую ценность, они стараются придерживаться ее традиций.

Карельский перешеек вместе с Выборгской губернией вошел в состав России почти на столетие раньше остальной Финляндии, и там местное карельское население контактировало с иными культурными влияниями гораздо чаще, чем, скажем, жители северных рунопевческих деревень Беломорской Карелии. На Карельском перешейке даже крестьянская жизнь была более мобильна, люди чаще уходили на промыслы в Петербург, здесь раньше появилась современная дорожная сеть и первая железная дорога, связывавшая Петербург с Хельсинки, первые школы и первые газеты.

Но в начале XX века, особенно в связи с российскими и финляндским событиями 1905-1907 годов, кое-что стало меняться и в Беломорской Карелии, в пограничных с автономной Финляндией восточнокарельских деревнях.

Под влиянием первой русской революции также в Финляндии пришли в движение широкие массы города и деревни, в ноябре 1905 года прошла всеобщая политическая стачка, вынудившая царское правительство временно приостановить русификаторскую политику диктата, направленную на уничтожение финляндской автономии. Отступление и уступки правительства происходили в России и Финляндии параллельно: манифестом от 17 октября 1905 года в России провозглашался конституционный образ правления, предстояли выборы в Государственную думу; в Финляндии прежний сословный сейм был преобразован в демократический парламент со всеобщим избирательным правом, включая женщин (чего не было ни в России, ни в большинстве западных стран).

Эти двусторонние процессы по обе стороны границы нашли отзвук в самых глухих углах, в том числе в деревнях Беломорской Карелии, в соседствующих с ними селениях северного финского округа Кайнуу, хорошо знакомого многим поколениям карелов-коробейников. Одним из последствий традиционной разносной торговли через границу было то, что часть карельских коробейников из Ухты, Вокнаволока и других приграничных деревень осела в Финляндии, некоторые из них открывали там свои лавки, становились купцами, хотя и не порывали родственных связей с прежними земляками. Свои русские имена и фамилии (дававшиеся при православном крещении) они меняли в Финляндии на финские, в той или иной мере созвучные с русскими. Это был опять-таки параллельный процесс — в Финляндии в 1906 году около ста тысяч человек, в большинстве этнических финнов, сменили свои прежние шведско-латинские фамилии на финские.

Осевших в округе Кайнуу карельских коробейников и их потомков было количественно меньше — около трех тысяч, но они составляли существенную часть местного населения. Некоторые из карелов-переселенцев получили в Финляндии образование (в частности, в Сортавальской учительской семинарии) и, бывая в родных деревнях, выступили инициаторами этнического пробуждения своих земляков. Перед их глазами был наглядный пример национально-культурного пробуждения в Финляндии, им открылись имена и идеи основных финских «будителей» — , Э.Лённрота, ; их самих иногда называют карельскими «снельманами», осознавшими, что карелы нуждаются не только в сохранении традиционной этнокультуры, но также в развитии современного школьного образования на родном языке, в создании карельской письменности, в издании местных газет. Из коренных карелов, проявивших себя тогда в культурной области, заслуживает упоминания Ийво Мартгинен (1870-1934), уроженец деревни Кивиярви Вокнаволокской волости (в православных книгах значился как Иван Мартынов). Он стал крупным собирателем карельского фольклора, в Финляндии ему посвящена исследовательская книга, о нем рассказано кратко и на русском языке.

Другим деятелем, имевшим отношение к беломорско-карельским событиям начала XX века, был Ийво Хяркёнен (1882-1941), карел из крестьянской семьи прихода Суйстамо, что в пятидесяти километрах от города Сортавала. Проучившись в местной учительской семинарии (сначала на краткосрочных курсах так называемых странствующих учителей для «передвижных» сельских школ, затем с завершением всей семинарской программы в 1906 году), он пробовал себя в разных областях: уже в годы затянувшейся учебы собирал фольклор, работал в разных газетах, писал и публиковал стихи, учительствовал. А когда в том же 1906 году был создан Союз беломорских карелов, Ийво Хяркёнен вошел в состав его руководства и исполнял обязанности секретаря, выпустил для местного населения первую газету. Еще до двух учредительных заседаний новой организации (первое состоялось в апреле в финском городе Оулу, второе в августе 1906 года в Тампере) в вокнаволокских деревнях проводились митинги жителей в поддержку этой инициативы — стимулом и официальным предлогом послужил все тот же царский манифест от 17 октября 1905 года, обещавший конституционный образ правления; предстояло выдвинуть кандидатов в Думу и избирать выборщиков. Однако в Петербурге события развивались слишком стремительно и неожиданно: к моменту августовского учредительного заседания беломорских карелов первая Дума была в июле уже распущена, ее оппозиционные фракции собрались в Выборге для выражения протеста.

Наряду с культурно-просветительными задачами Союз беломорских карелов выдвигал экономические требования: равные для всех права на приобретение земельной собственности, разграничение крестьянских и казенных лесов, отмена таможенных барьеров в торговле местных жителей с Финляндией, строительство дорог, устройство больниц, улучшение почтовой связи.

Осенью 1906 года в Вокнаволоке была открыта первая «передвижная» школа на родном языке, аналогичные школы появились вскоре в Ухте и других местах, всего насчитывалось до двухсот учащихся. Учителей из местной молодежи готовили в Сортавальской семинарии, был напечатан специальный букварь для беломорско-карельских школ с учетом местного диалекта. В целях пробуждения интереса к грамоте у взрослых открывались избы-читальни, стала выходить ежемесячная газета «Каrjalaisten Pakinoita» («Карельские беседы»), редактируемая Ийво Хяркёненом, который тогда учительствовал в селе Салми.

Как уже отмечалось выше, инициатива во всех этих национально-культурных начинаниях исходила преимущественно из Финляндии - либо от тамошних коренных карелов, либо от переселившихся туда беломорских карелов, ознакомившихся с финским национально-культурным движением, с развитием школьного образования на родном языке и просветительской работы среди населения.

Среди тех, кто глубоко сочувствовал тогдашним бедствиям беломорских карелов и жителей пограничного округа Кайнуу, был финский писатель Илмари Кианто (1874-1970), весьма плодовитый автор, посвятивший немало страниц обитателям лесных деревень по обе стороны границы. В одном из лучших своих романов — «Красная черта» (1909) — он описал как раз пробуждение лесной глуши, сокровенные надежды бедствовавших людей на демократические реформы, на всеобщее избирательное право, свободное волеизъявление в преобразованном парламенте — и трагический финал для нищего героя романа, оказавшегося в еще более отчаянном положении после «красной черты» в избирательном бюллетене. Примечательно, что Кианто был сыном лютеранского священника, но с церковью не ладил, обвиняя ее служителей в ханжеской морали и в сговоре с властями. Кианто был первым в Финляндии, кто в порядке общественного протеста и вызова демонстративно отказался от церковного обряда венчания при вступлении в брак. В молодости Кианто, как и Аарвид Ярнефельт, проучился несколько лет в качестве финляндского стипендиата в Московском университете для практического освоения русского языка и знакомства с русской литературой, много путешествовал по России и опубликовал в 1903 году книгу путевых очерков «От берегов озера Кианта к Каспийскому морю». Кианто стремился через переписку к общению с Львом Толстым, хотя она и не получила такого развития, как переписка Толстого с Арвидом Ярнефельтом. К числу переводов Кианто с русского на финский язык принадлежат стихи Пушкина и Лермонтова, повесть Толстого «Смерть Ивана Ильича», роман «Обломов» И. А. Гончарова, рассказы В.И.Немировича-Данченко, книга С.И.Гусева-Оренбургского «Молодая Россия».

Несколько книг Кианто посвятил Беломорской Карелии, не раз бывал там, однако по мере обострения общественно-политической обстановки его симпатии существенно менялись. Российские события 1917 года и гражданская война 1918 года в Финляндии поставили Кианто, как и десятки финских писателей, перед трудным социально-классовым выбором, в результате чего его прежнее сострадательное бунтарство сменилось служением великофинским идеям и «освободительной миссии» по отношению к восточным карелам.

Но об этом сложном периоде финской истории XX века речь пойдет чуть погодя, а сейчас остановимся на том, как возрастало внимание к русской литературе в Финляндии в начальный период ее автономии.

Первые переводы русской литературы в Финляндии и цензурный запрет 1850 года

По ряду характерных особенностей можно выделить два основных этапа в развитии финско-русских литературных связей XIX века, и неким промежуточным рубежом между ними стали 1850-е годы.

В первой половине XIX века и даже несколько позже доминирующим в финляндской литературе, периодической печати, образовании, науке оставался еще шведский язык. Финских школ вообще еще не существовало, на финском языке писали редкие энтузиасты, первые университетские диссертации на нем были защищены в конце 1850-х годов, и далось это с большим трудом после специального разрешения властей, поскольку цензурным уставом 1850 года издание финских книг, кроме церковных и хозяйственных, запрещалось.

Господство шведского языка имело сословный характер, финский язык считался пригодным только для низших сословий, для крестьян, простого народа.

К счастью, именно открытие в недрах простого народа богатого фольклорного наследия, с публикацией «Калевалы», «Кантелетар», других фольклорных сборников, составило то главное в художественном и культурно-историческом отношении, что увидело свет на финском языке в первой половине XIX века. Эти издания прежде всего пробудили к себе интерес за пределами Финляндии, в том числе в России.

Нет нужды умалять значение ранних финноязычных поэтов Я. Ютсини. К. А.Готлунда, А.Поппиуса, С.К.Берга-Каллио; они делали свое дело, каждый из них оставил свой скромный след в очень еще небогатой тогда финской литературной поэзии. Но первым национальным поэтом не без основания был провозглашен в 1840-е годы писавший по-шведски Ю.Л.Рунеберг, и не случайно его стихи до сих пор остаются текстом национального гимна Финляндии.

Задача создания национальной литературы была выдвинута еще в первые десятилетия XIX века, и тогда же стала остро осознаваться необходимость освоения мирового литературного опыта. Для упомянутых финноязычных поэтов важное значение имело наследие европейского Просвещения. В 1810-20-е годы состоялось и первое знакомство финнов (еще через шведскоязычную печать) с немецким и шведским романтизмом. С романтизмом связывалось также имя Пушкина, в 1825 году на шведский язык была переведена его романтическая поэма «Кавказский пленник».

С 1809 года вся Финляндия, а не только Выборгская губерния, входила в состав России, что создавало особые условия для знакомства финнов с русским языком и русской культурой. Правда, в течение первых десятилетий совместного существования (вплоть до 1840-х годов) основным языком общения российского императора и петербургского двора с высшими чинами финляндской администрации оставался еще французский язык, но в учебных заведениях Финляндии, включая университет, было введено преподавание русского языка, литературы и истории. Выходили учебники, готовились преподаватели со знанием и русского, и шведского языков.

Любопытно, например, что в студенческих тетрадях Элиаса Лённрота от 1820-х годов сохранились два переписанных на языке оригинала стихотворения Пушкина — «Черная шаль» и «Утопленник», а в шведскоязычной туркуской газете он опубликовал свой перевод одного из стихотворений Н.М.Карамзина. Лённрот обладал большим старанием и упорством уже в студенческие годы, его интерес к языкам остался на всю жизнь, что было чрезвычайно важно, в частности, для его обширной словарной работы. В изучении русского языка ему помогал Я.К.Грот, стремившийся в свою очередь овладеть финским языком, в чем ему помогали Лённрот и другие финские знакомые, с которыми он общался в свою бытность профессором Хельсинкского университета (1841-1853). Обоюдный интерес к языкам отразился в длительной личной переписке Лённрота и Грота, об этом они говорили при встречах.

В дополнение к преподаванию русского языка в учебных заведениях Финляндии была введена система финляндских стипендиатов, продолжавших после Хельсинкского университета свое образование в Московском и Петербургском университетах. Это помогало им знакомиться с русской жизнью и культурой, из них получались хорошие преподаватели русской литературы. Среди обучавшихся в русских столицах были выдающиеся люди Финляндии. Из писателей уже упоминались имена Илмари Кианто и Арвида Ярнефельта; назовем еще братьев Эйно и Яло Калима — первый стал крупным театральным режиссером, постановщиком пьес А.П.Чехова в Национальном театре в Хельсинки, на главной сцене страны, а второй — известным языковедом-славистом.

Но упомянутые имена относятся уже к рубежу XIX-XX веков, когда общественно-политическая и культурная атмосфера была совершенно иной, чем в первые десятилетия финляндской автономии. Сравнительно либеральная политика Александра I и сам факт предоставления Финляндии автономии давали повод надеяться, что культурные отношения могут развиваться под правительственной опекой, в русле официальной политики. И несмотря на ужесточение режима при Николае I, запреты газет и цензурные строгости, все же сохранялась какая-то надежда на улучшение взаимоотношений. Налаживались контакты в научной области; начиная с 1820-х годов, в Петербурге работал А.Шёгрен, будущий крупный финно-угровед и российский академик, оказавший поддержку более молодым ученым, в особенности М.А.Кастрену в организации и финансировании его сибирских экспедиций. С Вольным обществом российской словесности в Петербурге был связан А.Гиппинг, присутствовавший на его заседаниях, на одном из которых был заслушан доклад о финской литературе.

Взаимный культурный интерес с обеих сторон считался вполне естественным, было желание развивать его. Даже в 1846 году, в конце которого последовал запрет на газету Ю.В.Снельмана «Сайма» за ее оппозиционность властям, Фабиан Коллан, редактор газеты «Гельсингфорс Моргонблад», считал необходимым подчеркнуть, что путь к взаимопониманию лежит через общение культур. «Для нас, финнов, — писал он, — теперь особенно важна русская культура, и нам следует знакомиться с нею, ибо только зная язык русского народа, его литературу и всю его духовную жизнь, мы сможем по-настоящему понять наших восточных соседей, столь близких теперь к нам, и добиться того, чтобы и они понимали нас; такое взаимопонимание чрезвычайно важно для нас с точки зрения внешних условий нашего существования. Кроме того, культура в целом, в ее высших проявлениях, есть общее достояние всех наций, как ей и надлежит быть».

Такое понимание культурных задач способствовало тому, что в Финляндии стали переводить русских авторов, пока еще на шведский язык. В 1830-40-е годы переводились отдельные стихотворения Пушкина, русские народные песни, отрывок из «Слова о полку Игореве». Наступил и черед прозы, появились переводы «Героя нашего времени» М.Ю.Лермонтова (1844), «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» Н.В.Гоголя (1850), повести Н.Ф.Павлова «Именины» (1850), романа М.Загоскина «Рославлев» (1850). Русская проза переводилась также в Швеции, причем переводчики иногда были из Финляндии, куда попадали и переводы. В Швеции вышли «Капитанская дочка» Пушкина (1841), некоторые повести А.А.Бестужева-Марлинского, а еще раньше романы Ф.Булгарина «Иван Иванович Выжигин» (1830) и «Дмитрий Самозванец» (1838).

В конце 1840-х годов К.А.Готлунд предпринял попытку опубликовать в своей газете несколько произведений русских авторов в переводе на финский язык. Правда, Готлунд издавал свою газету даже не на тогдашнем литературном языке, а на диалекте губернии Саво, отстаивая право диалектного книжного языка. Сам по себе этот факт свидетельствовал о том, что финский литературный язык находился еще в стадии становления, происходила так называемая «борьба диалектов», не выработались единые языковые нормы. Для перевода Готлунд выбирал такие произведения, которые касались непосредственно финнов и Финляндии, причем этот интерес к тому, что о них писали в России, был у Готлунда особенно ревностным, доходившим до полемики с переводными авторами. В его газете появились переводы очерка В.И.Даля «Чухонцы в Петербурге», повести В.Ф.Одоевского «Южный берег Финляндии в начале XVIII столетия», повести Н.Кукольника «Эрик Сильвановский или завоевание Финляндии во время Петра Первого», отрывков из книги Я.К.Грота «Переезды по Финляндии от Ладожского озера до реки Торнео». С Гротом и Одоевским Готлунд был лично знаком еще с 1840 года, когда отмечалось двухсотлетие Хельсинкского университета с участием почетных гостей из Петербурга, в числе которых были также П.А.Плетнев и В.А.Соллогуб. Внимание Готлунда к произведениям русских авторов было отчасти и данью уважения к ним. Грот упоминает в письмах, что он брал у Г отлунда уроки финского языка.

В связи с университетскими юбилейными торжествами и вышедшим затем на шведском и русском языках совместным литературным «Альманахом» некоторые финские исследователи (А.Шауман, В.Сёдеръельм. В.А.Коскенниеми, А.Анттила и др.) особо отмечают официальную сторону этих событий — они должны были скрепить русско-финляндскую дружбу и направить ее по санкционированному правительством пути. И поскольку попытка правительственной опеки оказалась вскоре иллюзией и ничего подобного в последующие десятилетия уже не повторилось, то из этого исследователями делался вывод, будто причина заключалась не в правительственной политике, цензурных ограничениях и запретах, а в коренном различии культур, в принципиальной их несовместимости: дескать, Россия — это Азия и Восток, а Финляндия с ее унаследованными от Швеции традициями — это все-таки Запад. В.Сёдеръельм, в частности, утверждал без обиняков: «У нас очень скоро поняли, что в смысле культуры Россия могла дать нам совсем немного». Пораженный этим утверждением профессора литературы в 1906 году, когда Толстой, Достоевский и многие другие писатели пользовались мировой известностью и переводились в Финляндии, Йоханнес Салминсн объясняет подобную крайнюю тенденциозность осложнением тогдашних российско-финляндских политических отношений.

Конечно, многие финские писатели не признавали этой мнимой культурной «несовместимости» и воспринимали русскую литературу как неотъемлемую часть мирового культурного наследия. Но потребовалось еще много десятилетий, прежде чем академическое финское литературоведение стало осознавать ошибочность одностороннего подхода к этому наследию. В книге, посвященной финско-русским литературным контактам периода реализма, А.Сараяс заявила в 1968 году: «Только осознав плодотворность перекрестного влияния русских и западных традиций на финскую литературу, можно избежать ошибок при ее изучении».

В книге А.Сараяс речь идет о финско-русских литературных контактах последней четверти XIX — начала XX века, то есть предполагается, что они не ограничились 1840-ми годами, что наступил лишь временный спад, после чего они вновь развивались, но в ином русле. Спад показал, что контакты уже не могли успешно развиваться под правительственной опекой, что следовало отказаться от иллюзий и искать иные пути взаимного сближения в обход правительственных намерений и зачастую вопреки им.

На общественную атмосферу в Финляндии, как и на поведение властей в последние годы царствования Николая I, существенно повлияли европейские революции 1848 года. Среди студенчества наблюдалось брожение умов, часть оппозиционно настроенных молодых людей вынуждена была покинуть страну и уехать в Швецию, там образовалась финляндская политическая эмиграция, с которой потом попытались установить контакт А.И.Герцен, Н.П.Огарев и М.А.Бакунин.

Власти ответили репрессиями. Наряду с запретом ряда газет и ограничением членства в Обществе финской литературы самым пагубным ударом для культуры стал варварский цензурный устав 1850 года, запрещавший печатать на финском языке все, кроме церковных и чисто хозяйственных книг.

Это было воспринято как вызов режима, и ответная реакция не заставила себя ждать. Временно прекратились переводы русской литературы как на финский, так и на шведский языки. Недовольство студентов и хельсинкского окружения почувствовал и Я.К.Грот как профессор русского языка и литературы. Он понимал, что принудительные меры правительства, когда обучение русскому языку было обязательным, а финские издания запрещались, вели в тупик. «Надо бы от правительства услышать искреннее объяснение, чего оно хочет, — писал он П.А.Плетневу. — Если хочет все обрусить — не достигнет цели; если хочет сохранить (в Финляндии) права и законы прежние, то к чему всем знать по-русски? Пусть бы при вступлении в университет от всякого зависело, держать или не держать экзамен в русском». Для Грота все кончилось тем, что у него крайне осложнились отношения со студентами, и в 1853 году он решил покинуть Хельсинки после двенадцати лет преподавательской работы. Но он успел много сделать и как профессор, и как активный посредник между русской и финской культурой.

Таким образом, становилось ясным, что культурные связи не могли развиваться в жестких рамках правительственной политики. Оставалось надеяться, что в самой России под воздействием внутренних сил и мировых событий произойдут какие-то изменения, способные облегчить положение маленькой Финляндии. В 1837 году девятнадцатилетний С.Топелиус, тогда еще студент, но остро чувствовавший гнетущую атмосферу николаевского режима и предававшийся романтическим мечтам о будущих судьбах родины, оставил в своем дневнике следующую запись: «У нас все же есть еще союзник в великой борьбе за духовную жизнь или смерть — это нарастающая сила юного времени. Она духовна по своей природе, это величественный дух, объемлющий народы и подвигающий их вперед по пути просвещения. Со временем эта сила проникнет и в Россию, чтобы оружием, более мощным, чем у нас, финнов, сражаться за торжество правды над окутавшим мир мраком. И если мы выстоим до той поры, значит мы спасены, и тогда Финляндия одержит прекраснейшую победу из всех когда-либо одержанных ею побед».

Возрастание роли финского языка и финноязычной литературы во взаимных переводах

Частичным воплощением подобных надежд стала некоторая либерализация финляндской жизни при Александре II, и это сказалось на развитии культурных связей. Стал созываться сейм, утратил силу цензурный устав 1850 года, правительством было дано в 1863 году обещание в течение двадцати лет постепенно уравнять в правах финский язык со шведским, допустить его в административную и общественно-культурную жизнь, создать сеть школ на родном языке.

Возникли новые, более современные газеты и первый на финском языке литературный журнал — «Киръяллинен куукауслехти» (1866-1880), печатавший также некоторые переводы русской литературы. Следует сказать, что в отличие от русской литературной журналистики в Финляндии никогда не было, как нет и сейчас, так называемых «толстых журналов» по нескольку сот страниц убористого текста в одном номере. И вообще количество литературных журналов в маленькой стране невелико, поэтому в освещении литературно-культурной жизни значительную роль традиционно играли и продолжают играть газеты. В XIX веке, особенно в первой половине, даже шведскоязычные газеты были еще малоформатными, выходили не ежедневно, однако в них могли печататься большие романы в течение месяцев и даже нескольких лет. В настоящее время романы в газетах не печатаются, но каждая крупная ежедневная газета имеет специальную полосу, а то и несколько полос, для освещения культурной жизни.

Первым русским писателем, с творчеством которого финны познакомились в 1860-е годы, после временного спада в переводческом деле, был И.С.Тургенев, тогда уже широко известный в Европе. О нем финны могли узнать не только из русских, но и французских, немецких, шведских источников. Существенным было то, что из романов, повестей, рассказов Тургенева финны получали представление о многих сторонах жизни современной России, о положении ее народа, о взаимоотношениях крестьян и помещиков, о «русском нигилизме» и тех молодых силах, которые в идейных спорах с «отцами» обсуждали острейшие социальные вопросы и стремились изменить общество, улучшить положение народа. Распространенным тогда стало выражение «молодая Россия», усвоенное вскоре и финнами. А в 1880-е годы само финское национально-культурное движение разделилось на «младофиннов» и «старофиннов», литературный ежегодник назывался «Молодая Финляндия».

Финнам, начиная с 1860-х годов, стала открываться многосложность русской жизни, наличие в ней разных идейных направлений, в том числе неодинаковое отношение к автономии Финляндии, к ее национально-культурному развитию. Против панславистско-русификаторских выпадов «Московских ведомостей» М.Н.Каткова финны искали защиты у либеральной русской печати, сочувственно относившейся к конституционному началу в финляндском административном устройстве, к работе сейма с участием представителей крестьянского сословия, к первым шагам в развитии народного образования на родном языке.

В 1863 году в газете «Гельсингфорс Тиднингар» появилась тургеневская повесть «Фауст» в шведском переводе, затем в других шведскоязычных газетах были напечатаны романы «Дым» (1868) и «Новь» (1877). Печатались рассказы Тургенева, в том числе из «Записок охотника». Кроме того, в Финляндию поступали издания Тургенева из Швеции, среди них вышедшие в конце 1870-х годов переводы романов «Рудин» и «Отцы и дети».

Примерно тогда же, начиная с 1870-х годов, русскую литературу стали переводить и на финский язык, и это было новым явлением, учитывая, что к тому времени финский литературный язык достиг более зрелой ступени развития, несравнимой с теми первыми опытами перевода с русского, который в 1840-е годы появились в газете К.А.Готлунда. К началу 1870-х годов литература на финском языке уже обогатилась разносторонним творчеством Алексиса Киви (1834-1872), крупнейшего классика, по праву считающегося родоначальником новой национальной литературы. Для финнов имя Киви столь же свято, как и имя Лённрота, — оба они заложили самые устойчивые краеугольные камни под здание национальной культуры.

Одним из первых талантливых переводчиков русской литературы на финский язык был К.С.Суомалайнен (1850-1907), родившийся в Петербурге в семье золотых дел мастера, там же получивший начальное образование и впоследствии окончивший Хельсинкский университет. Он писал рассказы и очерки, в том числе о русской жизни. В журнале «Киръяллинен куукакуслехти» появились его переводы (но без указания переводчика) рассказы Тургенева «Певцы» (1872) и рассказа «Коляска» Гоголя (1877). В 1882 году вышли отдельным изданием «Мертвые души» в его переводе, признанном образцовым и отмеченном премией Общества финской литературы. Суомалайнену принадлежат также переводы «Тараса Бульбы» (1878) и пушкинской «Капитанской дочки» (1876).

В 1878 году Суомалайнен опубликовал два выпуска очерков о России, примечательных не только знанием русской жизни и истории, но и доброжелательным и сочувственным отношением к русскому народу. Следует учесть, что те финские исследователи-языковеды и этнографы, которые совершали далекие экспедиционные поездки в глубь России к финно-угорским народам, сталкивались в пути не только с привлекательными, но нередко и с малоприглядными сторонами действительности — нищетой народа, взяточничеством чиновников, запущенностью постоялых дворов и русским бездорожьем. Подчас все это освещалось в односторонне-тенденциозном плане с поспешными обобщениями о стране и ее культуре в целом, как, например, в путевых очерках А.Алквисга о России (1859), вышедших двадцатилетием ранее очерков Суомалайнена. Суомалайнен описывал и русские города, роскошь дворцов и соборов, но больше его привлекала сельская Россия, быт и нравы русских, украинских, белорусских крестьян. Суомалайнен, неплохо зная русскую литературу, сознавал ее обличительный характер, но все же ожидал от искусства нравственного оптимизма, обязательной победы добра над злом. Касаясь в одной из своих рецензий модного тогда понятия «русский нигилизм», он не одобрял самого направления и считал «Отцов и детей» Тургенева антинигилисгическим романом. Очерки Суомалайнена были замечены тогдашней финской критикой, в заслугу ему ставилось то, что он описал Россию не поверхностно, а изнутри, проникнув в сердце русского народа.

Как известно, в последние десятилетия XIX века Европа открыла для себя русский реализм, творчество крупнейших русских романистов, в их числе Толстого и Достоевского. Во многом именно через Европу финны осознали мировое значение русского реализма. Но при этом подчеркивалась его глубокая национальная самобытность, его «русскость», ни на что другое не похожая. Если одаренность Тургенева, много жившего на Западе и ставшего там известным раньше других, подчас объяснялась в критике западными же влияниями, то о Толстом и Достоевском писали как об истинно русских гениях-исполинах, удививших мир своей глубокой национальной оригинальностью. В одном из обзоров русской литературы Толстой сравнивался с былинным богатырем Ильей Муромцем, воспрянувшем из долгого сна и расправившем могучие плечи, — это был символ культурного самоутверждения России, ее собственного, сугубо самобытного вклада в мировую культуру.

Реализмом Толстого, глубиной его психологизма особенно восхищался молодой Юхани Ахо (1861-1921), один из пионеров реалистического направления в финской литературе. В 1887 году он писал о Толстом: «Величайшей его заслугой является изображение тайны тайн человеческой души. Если другие писатели, например, Золя, описывают больше видимые на поверхности проявления душевной жизни, то Толстой проникает в самые сокровенные глубины чувств. Похоже, его глаз вооружен увеличительным стеклом и различает тончайшие нити и сплетения там, где обычному взору открывается лишь гладкое полотно». Ахо писал это в связи с появлением финского перевода «Севастопольских рассказов» Толстого, убежденный, что после всех критических споров об идейно-художественных принципах реализма, малопонятных широкому читателю, искусство Толстого лучше всего демонстрирует силу реализма, его стремления к правде жизни.

Для краткости ограничимся перечислением основных финских переводов русской литературы, опубликованных в 1880-1890-е годы, в дополнение к тем, которые уже упоминались: «Пиковая дама» (1883) и «Дубровский» (1895) Пушкина; «Герой нашего времени» (1882) Лермонтова; «Ревизор» (1882), «Шинель» и «Нос» (1883) Гоголя; «Записки охотника» (1881), повести «Три встречи» и «Ася» (1882), романы «Накануне» (1883), «Дворянское гнездо» (1999), «Отцы и дети» (1892) Тургенева; «Обыкновенная история» (1889) Гончарова; «Кавказский пленник» (1887), первая часть «Войны и мира» (1895), «Воскресение» (1900) Толстого; «Преступление и наказание» (1888-1889), «Записки из Мертвого дома» (1888) Достоевского.

В репертуар Финского театра в Хельсинки постепенно входила русская драматургия: «Женитьба» (1882) и «Ревизор» (1887) Гоголя; «Не в свои сани не садись» (1890) и «Гроза» (1892) А.Н.Островского; «Власть тьмы» (1896) Толстого; «Месяц в деревне» (1896) Тургенева.

Напомним, что Финский театр возник в 1872 году как музыкально-драматический, и естественно, что в его репертуар входила нарождавшаяся национально-финская драматургия, в том числе пьесы Алексиса Киви. Театр совершал гастрольные поездки в другие финские города, а также в Петербург, где его зрителями были местные финны и окрестное ингерманландское население.

В Хельсинки существовал также Русский театр, возникший даже раньше Финского. Начиная с 1827 года в Хельсинки имелся шведский театр «Аркадия» с приглашаемыми из Швеции труппами, который в 1860 году обзавелся собственной постоянной труппой и новым зданием, после чего он стал называться «Новым театром». В 1868 году был опубликован «Устав» Русского театра, и, видимо, тогда же он начал действовать. Некоторое время Русский и Финский театры пользовались попеременно одним и тем же зданием «Аркадии», пока для Русского театра не было построено собственное здание. Это был тоже музыкально-драматический театр, причем драмы давались на русском языке, музыкальные спектакли — на языке оригинала. Преимущественную часть его русских зрителей могли составлять военные, чиновники из канцелярии генерал-губернатора, преподаватели и учащиеся русских учебных заведений, прочие хельсинкские жители из тех, которым был доступен русский язык.

Последние десятилетия XIX и начало XX века примечательны еще и тем, что финская литература стала переводиться на русский язык и издаваться в России. Еще в начале 1880-х годов в русской печати стали говорить о литературе на финском языке как состоявшемся и развивающемся национальном явлении. О финской литературе писал в своих статьях для русских изданий К.И.Якубов, преподаватель русской гимназии в Хельсинки. Раздел о финской литературе содержался в четвертом томе «Истории всемирной литературы» В.Зотова (1882).

Переводы из финской литературы печатались во многих журналах: «Русское богатство», «Вестник иностранной литературы», «Нива», «Мир Божий», «Русский вестник» и др. Это были главным образом рассказы — Ю.Ахо, М.Кант, П.Пяйаяринта, С.Алкио, С.Ивало. Отдельными изданиями вышли романы Ю.Ахо «Дочь пастора» и «Жена пастора» (с предисловием известного датского критика Г.Брандеса, 1895), повести «Отверженный миром» (1896) и «Одинокий» (1908), сборник рассказов, которые Ахо именовал «стружками» (1901); романы А.Ярнефельта «Отечество» (1894) и «Дети матери земли» (1906), повесть «Три судьбы» (1904). Переводились также финляндско-шведские писатели — Ю.Л.Рунеберг, С.Топелиус, Ю.Векселль, К.А.Тавастшерна, Я.Аренберг.

В 1898 году Н.Нович (псевдоним Н.Н.Бахтина) издал антологию «Поэты Финляндии и Эстляндии», а в 1917 году вышел более объемный «Сборник финляндской литературы» под редакцией М.Горького и В.Брюсова. Сборник был подготовлен общими усилиями вместе с финнами и успел выйти еще до событий октября 1917 года в России и до гражданской войны 1918 года в Финляндии, в корне изменивших всю общественно-политическую ситуацию в обеих странах и их взаимоотношения между собой. После тенденции к сближению наступила полоса резкого отчуждения, которая по своей жесткости чем-то напоминала спешно переоборудованную государственную границу с проволочными заграждениями, оборонительными сооружениями и контрольной полосой взрыхленной земли, которую никто не смел перейти.

Эта новая ситуация была контрастна началу XX века, хотя напряженность уже тогда нарастала в связи с намерением царского правительства покончить с автономией Финляндии и превратить ее в обычную российскую губернию.

Но тогда, в начале XX века, лучшие культурные силы обеих стран еще не были окончательно разобщены, — напротив, возникла острая потребность взаимопонимания, чтобы объединиться в совместной борьбе против произвола и реакции. Это создавало особую атмосферу готовности к контактам. Из Финляндии в Россию посылались доверенные лица для переговоров с оппозиционными силами и выдающимися деятелями культуры, чтобы они выступили в защиту Финляндии и ее сопротивляющегося народа, а финны со своей стороны были готовы помочь тем русским, кого преследовала самодержавная власть. С этой целью устанавливались контакты, в частности, с Л.Н.Толстым и А.М.Горьким, писателями с мировой известностью, чье авторитетное слово было особенно весомо.

Ограничимся краткой ссылкой на встречу Горького с финской культурной общественностью в феврале 1906 года. Горький и до этого бывал в Хельсинки, где в Национальном театре ставились его пьесы. Кроме того, у него была дача в Куоккале на Карельском перешейке, где в июле 1905 года состоялась встреча русских и финских писателей и художников на предмет издания совместного сатирического журнала (с присутствием Л.Андреева, В.А.Серова, И.Э.Грабаря, Аксели Галлен-Каллела, Эро Ярнефельта). Приезд Горького в Хельсинки в феврале 1906 года имел наряду с культурными контактами еще дополнительную цель: сбор денежных средств на нужды русской революции. И такое тогда было возможно — финские интеллигенты охотно помогали ему. Вернее сказать, у Горького были две встречи — одна с интеллигенцией в Национальном театре, другая с финскими рабочими, организованная социал-демократическим объединением. Это свидетельствовало о политической разделенности финского общества, но та и другая встречи прошли восторженно, Горькому оказывались всевозможные почести, его тщательно оберегали от возможного ареста царскими жандармами, причем охраняли его опять-таки обе стороны — и вооруженные «активисты» из числа интеллигентов, и рабочая Красная гвардия под командованием Иоганна Кока.

Состоявшийся в Национальном театре с участием Горького литературно-музыкальный вечер описывался в газете «Хельсингин саномат» от 2 февраля 1906 года как встреча двух культур. Симфоническим оркестром дирижировал финский композитор Роберт Каянус, исполнялась музыка Римского-Корсакова, Чайковского, Глазунова, Сибелиуса; стихи читали Э.Лейно (стихотворение «Москва»), С.Скиталец, М.Ф.Андреева и в заключение Горький прочитал свой рассказ «Товарищ», русский, финский, шведский текст которого был предварительно роздан публике в виде брошюры. Ощущалась взволнованность переполненного зала, Горького долго не отпускали со сцены, и он сам был глубоко взволнован. Еще большее впечатление произвела встреча с рабочей аудиторией. Если в Национальном театре оркестр исполнил «Марсельезу», то здесь пели «Интернационал» и популярный в Финляндии «Рабочий марш».

Об этих двух встречах в Хельсинки Горький писал тогда же Е.П.Пешковой: «Впечатление потрясающее. Масса людей плакали. <.. .> Все было — как в сказке, и вся страна, точно древняя сказка, — сильная, красивая, изумительно оригинальная».

Это был взрыв обоюдного энтузиазма, которого хватило еще до февральских событий 1917 года в России, встреченных в Финляндии с надеждой и радостью, но последующие потрясения обернулись резким похолоданием — теперь уже не русско-финских, а советско-финляндских межгосударственных отношений, в том числе культурных.

Период идеологической конфронтации и культурного изоляционизма (1917-1944 гг.)

Указанный период был отмечен, помимо прочих противостояний, также военными конфликтами, от которых Финляндия за предшествующие сто лет автономии успела в какой-то степени уже отвыкнуть, лишь изредка вспоминая о прошлых русско-шведских войнах, опустошавших и ее территорию.

Сразу же после обретения Финляндией государственной независимости в декабре 1917 года вспыхнула внутренняя гражданская война, раны от которой долго и болезненно отзывались в финском обществе, а затем последовали еще две советско-финляндские войны 1939-1940 и 1941-1944 годов.

На этом фоне острых социально-классовых и межгосударственных столкновений складывались в указанный период доминировавшие стереотипы мышления и идеологической конфронтации.

Весьма характерным для финской исторической науки, массовой литературы и всей пропаганды тех лет стало упорное непризнание того факта, что гражданская война 1918 года была именно гражданской, а не «освободительной» войной, — разумеется, «освободительной» от русских, хотя акт о независимости Финляндии был подписан Советским правительством.

Пропагандисты «освободительной» войны ссылались, в частности, на то, что в 1918 году на стороне финских красногвардейцев сражалось некоторое количество остававшихся в Финляндии солдат российских гарнизонов — их численность исследователи определяют очень по-разному, от одной тысячи до десяти тысяч человек. Но этим аргументация не ограничивалась: утверждалось, что и сами финские красногвардейцы были всего лишь проводниками политики русского большевизма, разносчиками занесенной извне болезни, а вовсе не порождением социально-классовых противоречий финского общества.

Это вело к тому, что классовая ненависть к восставшим в собственной стране распространялась также на русских, превращаясь в этническую, расовую ненависть.

Современные финские исследователи демократического направления считают, что пик русофобии пришелся на 1917-1923 годы. Сегодня об этом периоде пропагандировавшейся национальной ненависти накопилось немало исследований, авторы подчас сами удивляются, как такое было возможно, особенно если учесть, что шовинистическая злоба в крайних ее формах, преподносившаяся как «национальная идеология», разжигалась не кем-нибудь, а интеллигентскими кругами, что подчеркивалось уже в названиях создававшихся милитаристских организаций.

В 1922 году в университетской среде возникло «Академическое карельское общество» с двумястами членов, а к началу 1930-х годов их стало уже более тысячи. Карельским оно называлось в основном потому, что его практической целью провозглашалось присоединение российской Карелии к Финляндии. В общество вошли прежние «активисты» из интеллигентской среды, студенты, кое-кто из профессоров и будущих академиков; оно отличалось крайней воинственностью и сыграло немалую роль в пропаганде милитаристских великофинских идей. Внутри организации существовало полусекретное и полузаговорщическое ядро под названием «Братья по ненависти» со своим ритуалом и знаменем черного цвета, под которым «братья» давали «клятву ненависти» к русским и ко всему русскому. Были и другие родственные по духу милитаристские организации со своими органами печати: «Шюцкоровское объединение», «Народно-патриотический союз», женская организация «Лотта Свярд» (по имени героини патриотической баллады Ю.Л.Рунеберга).

В пик русофобии все внутрифинляндские общественно-политические проблемы перекрашивались в расово-этнические цвета, во всем был виноват «извечный враг», представлявший постоянную угрозу для финнов, для Европы, для всей западной цивилизации, и на ее защиту самой судьбой была определена Финляндия как форпост у самой границы с Востоком. Самые рьяные русофобы-дальтоники даже не проводили особого различия между «красными» и «белыми», большевиками и русскими монархистами — достаточно было этнического признака. Они предлагали вообще очистить Финляндию от всех русских, в особенности из пограничных с СССР районов, где они якобы разлагали местное финское население. К сожалению, и в СССР тогда предпринималось нечто аналогичное, причем не только в замыслах, но и в реальности: из пограничных с Финляндией районов выселялось коренное финское население.

Поскольку в «Академическое карельское общество» входила в основном интеллигенция, в пропагандистских целях использовалась и культура. Из классической русской литературы выхватывались в русофобском истолковании какие-то эпизоды, характерные образы и явления — «обломовщина», барское краснобайство «лишних людей», «русский нигилизм», загадочность «русской души», и на всем этом тенденциозно спекулировали, пытаясь доказать чуждость русской культуры Западу. Зато превозносилось германофильство, сильные волевые качества, энергия и деловитость германской расы. В бульварной прессе осуждались смешанные браки финнов с русскими, а на шюцкоровских стрельбищах выставлялись мишени с изображением заросшего бородой и неопрятного русского мужика. Считалось, что своей ненавистью к России, отставшей от Европы якобы на целых пятьсот лет, русофобы служат интересам остального человечества.

Современные финские исследователи вновь и вновь возвращаются к этим прискорбным явлениям прошлых лет. Причем если в 20-30-е годы разжигаемую русофобию отваживалась осуждать в основном только леворадикальная печать, то теперь эти явления стали предметом университетских диссертаций и сама оценочная терминология звучит более определенно: расизм называется расизмом, ксенофобия ксенофобией, фашистские тенденции соответственно.

Подчеркивается, в частности, что у тогдашних русофобов и пропагандистов «вечной ненависти» была слишком короткая историческая память. В период финляндской автономии, в течение одного столетия с небольшим (1809-1917), очень многие финляндцы, в том числе финляндские шведы, причислявшие себя к германской расе, довольно хорошо уживались с русскими и сами стремились на русскую службу, к общению с верхними слоями русского общества. Подсчитано, например, что на офицерских должностях в русской армии за весь период автономии служило свыше трех тысяч финляндцев, из них триста человек достигли генеральских и 67 человек адмиральских чинов. В середине XIX века каждый пятый финляндский дворянин (почти исключительно этнические шведы) служил офицером в России.

Из адмиралов финляндского происхождения известность получил Ю.Х.Фуруельм (1821-1903), не только мореплаватель, но и администратор, один из последних российских губернаторов Аляски (еще до ее продажи в 1867 году Америке), затем совершивший в должности дальневосточного военного губернатора плавания в Японию и на Филиппины, встречавшийся с экспедицией адмирала Е.В.Путятина, у которого секретарем на корабле служил не кто-нибудь, а писатель И.А.Гончаров, чья книга «Фрегат Паллада» с дарственной надписью автора сохранилась в библиотеке Ю.Х.Фуруельма.

• ,

Сергей Завьялов

В схватке с чудовищем времени: современная финская поэзия

Поэзия Финляндии плохо известна в России. Это парадоксально, при том что в течение 109 лет страна была автономным княжеством в составе Российской империи, а в течение семнадцати лет (1940-1956) финский язык как язык Карело-Финской ССР был одним из шестнадцати официальных языков Советского Союза (на шестнадцатой ленточке советского герба золотились слова Kaikien maiden proletaarit liittykkbb yhteen! ). Тем не менее из амбициозных книжных проектов позднего СССР финскую поэзию затронул лишь один: антология скромным объемом менее чем в 400 страниц . Финнов не было ни в книжной серии “Из современной поэзии”, ни среди авторов “Иностранной литературы” (за единственным исключением Пентти Сааритсы), даже подборки в соответствующих томах всеохватной “Библиотеки всемирной литературы” имели ничтожный объем и сомнительную репрезентативность .

Можно, конечно, попытаться найти этому явлению объяснение внутри поэтического мира. Ведь с русской точки зрения в финской культуре имеется несколько “слабых мест”: во-первых, доминирование шведского языка в образованных слоях общества вплоть до середины XX века делало в глазах иностранцев такую литературу вторичной по сравнению с литературой собственно шведской. Впрочем, непредубежденный читатель не мог бы усмотреть никаких следов “вторичности” в поэзии финско-шведского модерна 1920-1930-х годов (Эдит Сёдергран , Эльмер Диктониус , Гуннар Бьерлинг, Раббе Энкель, Генри Парланд).

Во-вторых, финноязычная поэзия межвоенных десятилетий, стоявшая в оппозиции романтическим эпигонам, была, на русский вкус, слишком “левой”: если вне зависимости от происхождения участники групп “Туленкантаят” (ОлавиПааволайнен, Катри Вала , УуноКайлас) или “Кийла” (АрвоТуртиайнен , ВильеКаява, ЭлвиСинерво) идентифицировали себя с пролетариатом, то русские читатели последних советских десятилетий - с угасающим дворянством Серебряного века. Впрочем, именно “левые” перешли на свободный стих, присоединив свою страну к общеевропейскому эстетическому пространству.

Наконец в-третьих, высокий финский модерн запоздал, достигнув апогея лишь к концу 1950-х - началу 1960-х годов. Поэтому к моменту подготовки той единственной русской антологии (1980 года) его лидеры еще не окончательно завоевали признание. Впрочем, без них, как и без вышеназванных финских шведов, немыслим общеевропейский поэтический контекст. Тогда как украшающие своими статуями столичную Эспланаду классики ЙоханРунеберг и ЭйноЛейно остаются фигурами исключительно национального масштаба. Финскими модернистами называют ряд послевоенных авторов, писавших по-фински и по-шведски. Это Ээва-ЛиисаМаннер, ПенттиСаарикоски, ПаавоХаавикко, ЛассиНумми, КариАронпуро, СирккаТуркка, ПенттиХолаппа, МирккаРекола и ЛарсХульден, БуКарпелан, ЙестаОгрен, Марта Тикканен, КласАндерсон.

Но, возможно, причины нужно искать за пределами мира собственно поэзии: Россия не знала пуританской Реформации, а Финляндия - абсолютистского классицизма, Россия вошла в резонанс с романтизмом в его ранней, а Финляндия - в его поздней стадии. Финские поэты не имели опыта выживания под социальными и культурными руинами, тогда как их русские коллеги так и не довели до конца модернизацию своего ремесла, оставаясь, по преимуществу, в русле традиционных технологий (размеры, рифмы и т. п.).

Однако не менее интересно взглянуть на эту наполненную, казалось бы, эстетической несовместимостью картину и с другой, неожиданной точки зрения: мы увидим, что оба народа были одновременно захвачены викингами, обращены в христианство, оказались в поле зрения “цивилизованной Европы”, что в обеих странах в одно и то же время литература (в Финляндии поначалу шведоязычная) сделалась общественно значимым явлением (Пушкин и Рунеберг - фактически ровесники), что в обеих странах после изоляционизма 1930-х годов главным содержанием поэзии стал вопль об обновлении (пусть это обновление по-разному понималось).

Если же отвлечься от того образа русской поэзии, который возникает при контакте с литературным истеблишментом, и заглянуть в журналы “Воздух” или “Абзац”, “Транслит” или “TextOnly”, зайти на сайты vavilon.ru или litkarta.ru, то мы столкнемся внутри самой русской поэзии со средой, уже не столь отличной от финской. Впрочем, проблемы, над решением которых работает современная финская поэзия, даже в этой среде будут во многом непонятны.

Корнями эти проблемы уходят в те годы, когда в развитых странах на время показалось, что история завершилась, в искусстве всё уже было, “новое” вовсе не ново , а лишь утомительно своей претензией на новое и т. п., и образовалось некоторое “провисание” художественной ткани, а заодно, незаметно, закончился и короткий ХХ век .

Для художников и интеллектуалов 1990-х поменялось все, но, главное, поменялся враг. Теперь им была не респектабельная культура традиционной буржуазии, а скорее тривиальная культура развращенных буржуазными соблазнами масс, и это в стране с сильными социалистическими настроениями и пролетарскими традициями вызвало мощное неприятие во всех сферах искусства. Наибольший резонанс (без преувеличения мирового масштаба) имели “пролетарские” фильмы АкиКаурисмяки (р. 1957), но значащими были сдвиги и в других сферах: балеты ЙормыУотинена (р. 1950), спектральная музыка КайиСаариахо (р. 1952), авангардные опусы для аккордеона КиммоПохьонена (р. 1964). Тогда же открылись наконец современный оперный театр (1993) и музей современного искусства “Киасма” (1998).

Значительными были трансформации и в поэзии, сделавшие центром внимания группу “Нуори войма” , в которую вошли Хелена Синерво (р. 1961), Юкка Коскелайнен (р. 1961), Юрки Киискинен (р. 1963), Риина Катаявуори (р. 1968). Чуть позднее обратили на себя внимание Йоуни Инкала (р. 1966) и Олли Хейкконен (р. 1965). К этому же поколению принадлежат и шведоязычные авторы: Агнета Энкель (р. 1957), Петер Миквиц (р. 1964), Эва-Стина Бюггместар (р. 1967).

Они уже опирались не на мегалопроекты европейского модерна, не на “большой стиль” Элиота и Паунда, не на эгоцентрику сюрреализма, не на контркультурный порыв битников, а скорее на философский анализ ситуации после модерна , смерти автора , отмены канона и проч.

Сейчас, спустя двадцать лет, можно сказать, что они были последними поэтами , так как следующее поколение, поколение 2000-х, интегрировало своё, в прошлом сепаратное, художество в единое пространство contemporary art , пронизанного, как никогда раньше, актуальными смыслами .

Тексты, представляемые сегодня русскому читателю, - не более чем археологические шурфы ; между антологией позднебрежневских времен и сегодняшней подборкой - огромное, нетронутое лопатой пространство : рядом с Т. С. Элиотом Андрея Сергеева, Рене Шаром Вадима Козового, Паулем Целаном Ольги Седаковой, Эудженио Монтале Евгения Солоновича, Збигневом Хербертом Владимира Британишского остается незанятым место и для кого-нибудь из классиков финского модернизма.

Поэзия Финляндии. Сост. и послесловие Э. Карху. - М.: Прогресс, 1980. - 384 с. (Библиотека финской литературы). В книгу вошли только авторы ХХ века. За два десятилетия до этого увидела свет другая антология с тем же названием, чуть большая по объему, но включающая еще фольклор и авторов XIX века (М.: Гослитиздат, 1962. - 559 с.).

“ИЛ”, 1985, № 2. Перевод П. Грушко (цикл стихов на латиноамериканские темы). Кроме того, советский песенник Николай Добронравов поместил в “ИЛ” (1981, № 8) перевод нескольких песенок АуликкиОксанен.

Финская литература на финском языке до 1918 года

В средние века в Финляндии существовало богатое народное творчество - фольклор на финском языке, но от этой эпохи не сохранилось письменных памятников. Первые литературные произведения вышли в середине XVI в. Абоский епископ Микаэль Агрикола (1506-1557) издал букварь финского языка (ABCkiria, 1542) и ряд религиозных книг (Rucouskiria Bibliasta, 1544 и др.).

После этих первых изданий последовал долгий перерыв. В эпоху феодализма в Ф. л. не появлялось ничего, заслуживающего внимания. Финляндия была как в экономическом, так и в политическом и культурном отношениях всецело под владычеством Швеции. Кроме того церковь и феодальная система ставили преграды культурному развитию. Издавалась только религиозная литература силами церкви, монастырей и дворянства.

Ф. л. начала развиваться лишь в XIX в., в период роста капиталистических отношений в стране. В то время в Финляндии сложилось национальное движение, отразившееся в литературе, которая играла в этой борьбе активную роль. Литературным стилем Ф. л. первой половины XIX в. был романтизм, пронизанный национально-освободительными тенденциями. Идейно Ф. л. этого времени была направлена как против шведского дворянства, занимавшего привилегированное положение в стране, так и против преград, которые ставились царизмом. (В 1809 Финляндия вошла в состав России.) В среде писателей-романтиков наметился значительный интерес к национальному прошлому, а также к народному искусству. Начался сбор и издание фольклорного материала. В 30-х и 40-х гг. были изданы: карельский эпос « Калевала» , «Кантелетар», сборники сказок, заклинаний, загадок, пословиц и т. д., которыми была создана как языковая, так и художественная основа для развития художественной литературы.

Уже Г. Г. Портан (Henrik Gabriel Porthan, 1739-1804) пробудил интерес к финскому народному творчеству, а З. Топелиусом старшим (Zachris Topelius, 1781-1831) был издан первый сборник образцов народного творчества. Последователи Э. Леннрота (Elias Lonnrot, 1702-1884), издавшего «Калевалу» (1835), «Кантелетар» (1840-1841) и другие, сосредоточились на изучении древней Ф. л. и фольклора. Для пропаганды патриотически-национальных идей стал издаваться календарь «Aura» (1817-1818) и журнал «Мехиляйнен» (Mehiläinen, 1819-1823), в которых выставлялось требование сделать финский язык государственным языком. Однако эпоха реакции, наступившая после революционного взрыва 1848 и охватившая также Финляндию, затормозила развитие литературы, попавшей в жестокие тиски царской цензуры. В ту эпоху царское правительство разрешало на финском языке печатать книги только религиозного содержания или по сельскому хозяйству. Из писателей, стремившихся к утверждению финского языка, назовем Якова Ютейни (Jaakko Juteini (Jude), 1781-1855), сторонника просветительно-патриотических идеалов; лириков Самуэля Густава Берга (Bergh S. K. Kallio (Каллио, 1803-1852)), а также П. Корхонен (Paavo Korhonen, 1775-1840), Олли Кюмяляйнен, Антти Пухакка (A. Puhakka, 1816-?), описавших народную жизнь в восточной Финляндии.

Расцвет национально-патриотической литературы в Финляндии наступил в 60-х гг. XIX в., после некоторого ослабления цензурных стеснений. Лучшие прогрессивные литературные силы страны группировались около кружка Рунеберг - Топелиус - Снелльман. Из писателей, воодушевленных поэтическими идеалами этой эпохи, укажем на А. Альквиста (A. E. Ahlqvist), псевдоним А. Оксанен (A. Oksanen, 1826-1889), принимавшего участие в основании первой политической газеты на финском языке - «Суометар» (Suometar, 1847). Альквист много путешествовал по Финляндии и России, собирая финские руны, саги и изучая финский язык. Некоторые его путешествия по России описаны в «Muistelmia matkoilta Venäjällä vuasina, 1854-1858 (1859). В своих лирических стихах, изданных под заглавием «Säkenia» (1860-1868), он умело применяет различные новые формы стихосложения на финском языке, высказывая вместе с тем глубокие искренние чувства.

Ю. Крон (Julius Krohn (псевдоним Суонио), 1835-1888) - автор лирических стихов и новелл «Kuun tarinoita, 1889 («Рассказы луны»), имеет большие заслуги в области финского литературоведения. В своей широко задуманной «Suomalaisen kirjallisuuden historie он осуществил подробный разбор «Калевалы». Его работу продолжал его сын Каарле Крон, давший ценные исследования «Кантелетар» и обработавший лекции своего отца по истории литературы на финском языке.

К этому времени относится и зарождение драмы на финском языке. Первую попытку в этом направлении сделал еще Я. Ф. Лагервалль (Jakob Fredrik Lagervall, 1787-1865), издавший в 1834 переделку «Макбета» Шекспира, «Ruunulinna» и несколько других драматических произведений. «Silmänkääntäjä» (1847) Пиетари Ханникайнена (Pietar Hannikainen, 1813-?) является первой комедией на финском языке. Жозеф Юлиус Векселль (Josef Julius Wecksell, 1838-1907), поэт, автор стихов в романтическом духе, отмеченных влиянием Гейне, издал в 1863 пьесу «Daniel Hjort» на тему о борьбе в Финляндии между Сигизмундом и герцогом Карлом; Густав Адольф Нюмерс (G. A. Numers, 1848-1913) пользуется известностью как автор бытовых комедий: «За Куопио» (Kuopion takana, 1904), «Pastori Jussilainen» и исторической пьесы «Klaus Kurki ja Elina» (1891). Но основоположником драмы на финском яз. является Алексис Киви (A. Kivi) или Стенвалль (1834-1872). Из его драматических произведений назовем трагедию «Куллерво» (Kullervo, 1864), пьесу «Леа» (Lea, 1869) и замечательную комедию из народной жизни «Nummisuutarit», 1864 («Деревенские сапожники»). Его «Семеро братьев» («Seitsemän veljestä», 1870) - реалистически написанный финский классический роман из народной жизни. К числу современных Киви писателей и, в известной степени, последователей Киви надо отнести Каарло Бергбома (Kaarlo Juhana Bergbom, 1843-1906), основателя финского театра и драматурга; переводчика Шекспира Пааво Каяндера (Paavo Cajander, 1846-1913) и Каарло Крамсу (Kaarlo Kramsu, 1855-1895), поэзия которого проникнута непримиримостью к современному социальному строю, но не чужда национализма.

В 80-х и 90-х гг. сильное развитие капитализма обостряет классовые отношения и политическую борьбу. В политической жизни появляются две новые силы - буржуазно-демократическое движение «Nuori Suomi» («Молодая Финляндия») и рабочее движение, начинающее играть значительную роль в жизни страны. Младофинское движение противопоставило себя «старофиннам», представителям консервативных групп тогдашнего финского общества, выставляя в своей программе некоторые либеральные и буржуазно-демократические требования - всеобщее избирательное право, свободомыслие в религиозных вопросах и т. д. В литературе «младофинство» в эту эпоху выступает с реалистическими тенденциями.

Первыми представителями идей «Молодой Финляндии» в Ф. л. была Минна Кант (Minna Canth (рожд. Johnsson, 1844-1897)) и Юхани Ахо (Juhani Aho Brofeldt (Брофельдт, 1861-1921)). С присущей ей яркостью и силой М. Кант изображала в своих новеллах и драмах тяжелое положение низших классов, жизнь мелкого мещанства. Ее произведения вскрывают целый ряд язв существующего строя (угнетение рабочих, зависимое положение женщин и др.). Весьма популярны ее драмы «Кража со взломом» (Murtovarkaus, поставл. 1882, изд. 1883), «В доме Ройнила» (Roinilan talossa, поставл. 1883, изд. 1885), «Жена рабочего» (Työmiehen vaimo, 1885), «Пасынки судьбы» (1888), новелла «Бедный народ» (Köyhää kansaa, 1866) и др.

Ю. Ахо - художникотореалист. Лучшее произведение ранней эпохи его творчества - «Железная дорога» (Bautatie, 1884). На следующем этапе своего творчества Ахо применяет приемы и тематику европейского натурализма, выступая резко против общественных пороков («Одинокий») (Rauhan erakko, написан 1890). Он касается также острых вопросов любви и брака («Жена пастора», «Papin rouv», 1893). В 90-х гг. в творчестве Ахо усиливается элемент лиризма. Его произведения все сильнее и сильнее окрашиваются субъективными переживаниями («Стружки», «Lastuja», 1891-1921). Культурно-исторический роман «Пану» (Panu, 1897) рисует разрыв между язычеством и христианством в Финляндии. Позднее Ахо возвращается к современности: политический роман «Kevät ja takatalvi» - «Весна и возврат земли» - изображает национальное движение в Финляндии; в 1911 вышел роман «Юха» (Juha) и в 1914- «Совесть» (Omatunto). В период гражданской войны в Финляндии Ахо колебался между пролетариатом и белогвардейщиной («Отрывочные размышления за недели восстания» (Hajamietteitä kapinaviikoilta, 1918-1919)), а затем примкнул к финской реакции. Арвид Иернефельдт (Arvid Järnefelt, 1861-1932) известен своими романами на социальные темы. В них он дает яркие картины из жизни высших и низших классов, показывает разложение буржуазного общества, нападает на церковные догмы и обряды, по существу являясь толстовцем, проповедующим непротивление злу.

К кружку «Nuori Suomi», рупором которого с 1890 была газета «Пайвялехти», принадлежал также Сантеру Ивало (Ингмани (Santeri Ivalo), р. 1866), писавший преимущественно исторические романы, а также лирик Казимир Лейно (Kasimir Leino, 1866-1919). Теуво Паккала (Teuvo Pakkala, 1862-1925) рисует в своих рассказах быт пролетарского населения финской провинции. Особую группу составляют писатели-реалисты, вышедшие из народа (писатели-самоучки). Из них на первом месте надо поставить Пиетари Пяйвяринта (Pietari Päivärinta, 1827-1913), многие произведения которого переведены на иностранные языки. Заслуги этих писателей в том, что они своими произведениями осветили жизнь так наз. «низших» классов общества, указав на их важную роль в экономически-социальной жизни страны. У многих представителей этой школы, кроме Пяйвяринта, напр. у Сантери Алкио (Santeri Alkio, 1862-1930) и Каупису-Хейкки (Kauppis-Heikki, 1862-1920), техника письма и художественное изображение характеров достигли значительной высоты.

На пороге XX в. в Финляндии появляется ряд новых писателей, обнаруживающих склонность отчасти к натуралистическому направлению, отчасти к неоромантизму. Назовем Эйно Лейно (Eino Leino, 1878-1926), проявившего себя во многих литературных областях, но сильнее всего в лирике. Он обновил финский поэтический язык и ввел в него новые поэтические формы. Иоханнес Линнанкоски (Johannes Linnankoski псевд., наст. фамилия Вихтори Пельтонен, 1869-1913), неоромантик, воспевавший проникновение капитализма в провинцию; он известен своими романами «Эмигранты» (Pakolaiset, 1908) и «Песнь об огненно-красном цветке» (Laklu tulipuhaisesta kukasta, 1905), переведенными на многие иностранные языки. В последнем романе он идеализирует жизнь сплавщиков леса и дает прекрасные описания природы. У Майл Тальвио (Maila Talvio, псевд. Майла Миккола, р. 1871) встречаются живые описания природы. Айно Каллас (Aino Kallas, р. 1878) изображает в изысканной форме быт эстонских крестьян и жителей восточных областей Финляндии. Пьесы и новеллы Марии Иотуни (Maria Jotuni, р. 1880) отличаются натурализмом, освещенным мягким юмором. Такой же характер носят романы Иоэль Лехтонен (Joel Lehtonen, 1881-1935). Первые его произведения: эпическая поэма «Пермь» (Perm, 1904), роман «Скрипка дьявола» (Paholaisen viulu, 1904), как и последующие («Вилли» - «Villi», 1905; «Маталена» - «Mataleena», 1905, и др.) отмечены крайним неоромантизмом и сильным влиянием поэта Э. Лейно. Начиная со сборника «На ярмарке» (Markkinoilta, 1912), в творчестве Лейно чувствуется некоторый уклон в сторону реализма, а в главном произведении - романе «Путкинотко» (Putki notko, 1919-1920) - неоромантизм сменяется уже чисто натуралистическими тенденциями.

После поражения революции в Финляндии Лехтонен примкнул к реакционным финским писателям. К этому же поколению писателей принадлежат: Кюести Вилькуна (Kyösti Vilkuna, 1879-1922), автор исторических романов; Ильмари Кианто (Ilmari Kianto, р. 1874), который в своих ранних произведениях выступает против официальной церкви и лицемерного христианства. Кианто ненавидит буржуазию и городскую культуру и противопоставляет ей идеал деревенской жизни, в которой видит спасение для мелкого собственника (романы «Нирвана» (Nirvana, 1907), «Святая ненависть» (Pyhä viha, 1909), «Святая любовь» (Pyhä rakkaus, 1910) и др.). Резко отличается от них реалистическая повесть «Красная черта» (Punainen viiva, 1909), где отображена жизнь бедняцких слоев северного края в связи с их отношением к политической борьбе рабочего класса. В 1918 Кианто встал в ряды контрреволюции и призывал к истреблению революционного пролетариата.

Вольтер Кильпи (Volter Kilpi, р. в 1874) - автор символических рассказов. Из более новых писателей назовем: Ф. Э. Силланпяя (Frans Eemil Sillanpää, р. 1888), знатока жизни провинции, гуманистически изображающего с.-х. рабочих. В своих сборниках рассказов и новелл («Жизнь и солнце» (Elämä ja aurinko, 1916, «Хильда и Рагнар» (Hiltu ja Ragnar, 1923), «Люди провожают жизнь» (Ihmislapsia elämän ssatossa, 1917) и др.) Силланпяя дает яркие, психологически разработанные образы. В романе «Благочестивое бедствие» (Hurskas kurjuus, 1919) Силланпяя знакомит читателя с развитием капитализма в сельском хозяйстве в конце прошлого века. Рабочее движение изображается как преходящее явление, вооруженные выступления (в описаниях гражданской войны) Силланпяя осуждает. Силланпяя несомненно большой мастер языка; по манере письма и, в особенности, по изображению картин природы он напоминает Ю. Ахо. Лирик Ларин-Кюести (Larin-Kyösti, р. 1873) напоминает легкостью лирических стихов Эйно Лейно. Отто Маннинен (Otto Manninen, р. 1872) - выдающийся переводчик Гейне и других западноевропейских классиков, автор стихов, законченных по форме, отличающихся мрачным индивидуализмом. На мировоззрении поэта В. А. Коскенниеми (V. A. Koskenniemi, р. 1885) сказывается влияние французских классиков, а также античных и немецких писателей. Достойны упоминания произведения Л. Онерва (L. Onerva, р. 1882). Конрад Лехтимяки (1883-1936) был рабочим-железнодорожником, затем несколько лет работал секретарем районного комитета социал-демократической партии Финляндии и до 1917 был членом социал-демократической фракции сейма Финляндии. Дебютировал в 1908 сборником рассказов «Rotkoista» (Из ущелья). В пьесе «Spartakus» (Спартак) он на основе исторических материалов изображает восстание рабов в древнем Риме. Пьеса «Perinto» (Наследство) и сборник рассказов «Kuolema» (Смерть) пронизаны пессимизмом. В годы империалистической войны вышел сборник его рассказов «Syvyydesta» (Из глубины), изображающий ужасы подводной войны, и фантастическо-утопический роман «Jlos helvetista» (Воскресение из ада), в котором он ставит вопрос о необходимости окончить войну. Во время пролетарской революции в Финляндии в 1918 Лехтимяки принимал участие в революции как редактор газеты, за что после поражения революции некоторое время находился в концлагере. После 1918 вышли две части его неоконченного романа «Taistelija» (Борец), который по мысли автора должен был изобразить все этапы рабочего движения Финляндии.

Ирмари Рантамала (Алгот Тистявяйнен Унхела, 1868-1918) - сын батрака. Был учителем народной школы, коммерсантом в Петрограде, корреспондентом и т. д. Является одним из виднейших писателей Финляндии.

Во время пролетарской революции в Финляндии в 1918 он был на стороне пролетариата и весною 1918 расстрелян белогвардейцами.

Первым литературным трудом Рантамала был опубликованный в 1909 большой роман «Harpama», за которым последовал роман «Martva» (Мартва), представлявший собой продолжение первого. В этих романах показаны картины спекуляции, интриг, подлогов и обманов, которыми достигаются богатства правящих классов; наряду с этим автор уделяет внимание деятельности русских революционеров, работе агитаторов национальной партии и т. д. Вместе с тем в творчестве Рантамала проявляются черты анархизма, индивидуализма, своеобразного богоискательства и национализма. В течение 9 лет он написал 26 произведений, из которых большинство под псевдонимом Майю Лассила; это повести и рассказы из жизни крестьян: «За спичками в долг» (лучшее произведение писателя), «На распутьи жизни» (1912), «Любовь» (1912); пьесы «Любовь вдов» (1912), «Молодой мельник» (1912) и т. д. Под псевдонимом У. Ватанен вышла его книга «Беспомощные» (1916), в которой ярко изображается, как капитализм в деревне разрушает хозяйство и семью мелкого крестьянина и заставляет его итти на завод.

Наиболее выдающиеся литературные журналы Финляндии до 1918: «Kirjallinen Kuukauslehti», 1866-1880; «Valvoja» c 1880, «Päivä» (1907-1911), «Aika» (c 1907), затем (1923) слившийся с «Valvoja» - «Valvoja-Aika».

Финская литература на шведском языке

Первым очагом шведской литературы в Финляндии надо считать монастырь Св. Бригитты в Нодендале. Приблизительно в 1480 монах Иенс Будде (Jöns Budde, ум. 1491) перевел на шведский язык несколько книг религиозно-назидательного содержания. Сигрид Арониус Форсиус (Sigfrid Aronius Forsius) (прибл. 1550-1624) - естествоиспытатель, писал также стихи на шведском языке. Развитие шведской поэзии в Финляндии началось после основания (1640) Академии в Або и, в особенности, после основания абосской типографии в 1642. Профессора и студенты Академии писали множество различных «стихотворений на случай», подражая шведским поэтическим образцам. Якоб Хронандер (J. P. Chronander) написал две пьесы, поставленные на сцене абосскими студентами: «Surge» (1647) и «Belesnack» (1649).

Первым выдающимся финским поэтом, писавшим по-шведски, является Яков Фрезе (Jacob Frese, ок. 1690-1729), который сначала писал стихи «на случай» и любовные стихи, а затем перешел к более серьезным темам; в его более поздних стихах проявляется горячая любовь к родине, истерзанной войнами и междоусобиями; в них он критикует также пороки современного ему общества - ханжество, лицемерие и пр. Андреас Хидениус (Antti Chydenius, 1729-1803) выступает борцом за освободительные идеи в политической и общественной жизни. Центральной фигурой финской культурной жизни в период Густава был Генрик Габриэль Портан (H. G. Porthan, 1739-1804), оказавший глубокое влияние на финскую литературу. Он был одним из организаторов общества «Аврора», основателем первой в Финляндии газеты «Абосские известия» («Tidningar, utgifna af ett Söllakap i Abo») и литературного журнала «Allmän litteraturtidning» (1803). Портан первый применил научные методы изучения финского народного творчества. Своими сочинениями он подготовил почву для появления доромантических течений в Ф. л. и всей своей деятельностью способствовал пробуждению финского патриотизма. Из поэтов, испытавших на себе влияние Портана, укажем на Клевберга Эделькранца (A. N. Clewberg Edelcrantz, 1754-1821), Ж. Тенгстрема (J. Tengström, 1755-1832). В юношеских произведениях Ф. М. Францена (Frans Michael Franzén, 1772-1847) шведская доромантическая поэзия достигла своего апогея. Он писал лирические произведения, эпические поэмы, исторические драмы в стихах. В качестве руководителя Шведской академии он издал «33 памятных слова»; в то же время он является автором псалмов и проповедей. Из последователей Францена назовем Микаэля Хореуса (Michael Choreus, 1774-1806), стихи которого овеяны тихой грустью. Он писал также назидательные стихотворения, отличающиеся патриотизмом.

После 1809 поэзия на шведском языке в Финляндии стала склоняться к упадку. Литературные произведения того времени помещались большей частью в календарях «Аура» (Aura, 1817-1818), журнале «Мнемозине» (Mnemosine, 1819-1823) и различных газетах. Участвовавшие в них поэты не дали никаких оригинальных произведений (Ж. Г. Линзен (Johan Gabriel Linsen, 1785-1848), А. Г. Шестрем (A. G. Sjoström, 1794-1846), А. Арвидсон (Adolf Ivar Arwidsson, 1791-1858)); они подражали Францену, шведским «готам» и «фосфоритам» (см. «Скандинавская литература»). Но это поколение поэтов внесло большой вклад в литературу Финляндии тем, что дало ясную формулировку идее финской национальности. Первое вполне ясное выражение этой идеи мы находим в ряде статей И. Я. Тенгстрема (Johan Jakob Tengström, 1787-1858) в календарях «Аура», а наиболее радикальную формулировку в статьях Арвидсона. После пожара в Абосском ун-те культурный центр Финляндии был перенесен в Гельсингфорс, и эпоха 1830-1863 была эпохой расцвета финско-шведской литературы в Финляндии. Рунеберг и З. Топелиус являются вождями финского национально-патриотического движения. Литературный подъем этой эпохи отразился в издававшейся Рунебергом газете «Helsingfors Morgonblad» (1823-1837). К кружку Рунеберга - Топелиуса принадлежали Ж. Ж. Нервандер (Johan Jakob Nörvander, 1805-1848), Фредрик Цигнеус (Fredrik Cygnaeus, 1807-1881), первый литературный критик того времени, обнаруживший художественное чутье в признании таланта Киви и Векселля, тогда только что выступивших на лит-ую арену, - затем Ларс Стенбек (Lars Jakob Stanbäck, 1811-1870), финский патриот и пиэтист. Особое место занимает И. В. Снелльман (Johan Vilhelm Snellman, 1806-1881) - первый крупный публицист Финляндии, издававший «Saima» (1844-1846) и «Litteraturblad för allmän meddborgerlig bildnining» (1847-1863). Он писал, что шведский язык неминуемо должен будет уступить в Финляндии место финскому языку и тогда в Финляндии утвердится финское национальное самосознание. В 40-х гг. XIX в. эта идея нашла поддержку в рядах шведской молодежи. Из поэтов этого времени назовем Эмиля фон Квантена (E. von Qvanten, 1827-1903), автора знаменитой «Suomi Sang», юмориста Габриэля Лейстениуса (J. G. Leistenius, 1821-1858) и шведа Фредерика Бернстона (G. F. Berndston, 1854-1895), выдающегося критика. Наиболее значительным поэтическим талантом обладал Ж. Ю. Векселль (J. J. Wecksell, 1838-1907). С начала 60-х гг. заканчивается период расцвета финской литературы на шведском языке. В следующие два десятилетия мы встречаем только поэтов-эпигонов (В. Нордстрем, Теодор Линд (Anders Theodor Lindh, 1833-1904), Габриэль Лагус (Wilhelm Gabriel Lagus, 1837-1896)). Рупором литературных и культурных интересов страны был тогда журнал «Finsk Gidskrift», издававшийся К. Г. Эстландером (C. G. Estlander, 1834-1910). Идеи реализма 80-х гг. нашли выражение в произведениях Тавастшерны - первого представителя реалистической школы в Ф. л. Представителем крайнего натурализма является И. Аренберг (J. Ahrenberg, 1847-1915), правдиво отобразивший в своих произведениях быт восточных областей Финляндии с ее смешанным населением. Из других писателей 80-х и 90-х гг. укажем на Густава фон Нюмерса (1848-1913), В. К. Э. Вихмана, И. Рейтера, романистку Елену Вестермарк (Helena Westermarck, р. 1857), лирика и новеллиста А. Слотте (Alexander Slotte, 1861-1927), новеллиста Конни Цилакиуса, автора «Американских картин» и политико-социальных сочинений. Из критиков первое место занимает Вернер Шьедерхельм (Werner Söderhjelm).

Писатели начала XX в. принимали участие в политической борьбе своего времени, восставая гл. обр. против руссофильской политики. Назовем Арвида Мерне (Arvid Mörne, р. 1876), ярого борца против угнетения Финляндии царизмом; он симпатизировал рабочему движению и по своим национальным симпатиям принадлежал к партии свеноманов. Финский поэт Бертель Гриппенберг (Bertel Grippenberg, р. 1878) обнаруживает особый талант в описании финской природы. Большая часть его произведений посвящена борьбе шведов в средние века против стремившихся к независимости финнов. После 1918 перешел на сторону белых и стал проповедывать антибольшевистские идеи. Особое место в его творчестве занимает сборник стихов, изданных под псевдонимом Аке Эриксон, в котором он с целью пародии пользуется формами и мотивами экспрессионизма. К этой же плеяде поэтов принадлежат: Эмиль Циллиакус (Emil Zilliakus, р. 1878), на творчестве которого сказывается сильное влияние античной поэзии и французских парнасцев, а также Иоэль Рундт (Joel Rundt, р. 1879). Ричард Мальмберг (р. 1878) иронически набрасывает в своих произведениях образы разбогатевших крестьян и горожан и ярко очерченные типы жителей восточной Ботнии. Жозефина Бенгт (1875-1925) изображает в своих рассказах быт обитателей восточной Нюландской области. Гуго Экхольм (р. 1880) - крестьянский быт восточной Ботнии и Нюландской области. Густав Маттсон (Gustaf Mattson, 1873-1914) обнаруживает в своих произведениях острую наблюдательность и свежий юмор. Джон В. Нюландер (р. 1869) и Эрик Хорнберг (р. 1879) - авторы бытовых романов из финской и иностранной жизни.

Из литературных журналов, выходивших в Финляндии на шведском языке, укажем на «Finsk Tidskrift», на журнал «Euterpe» (1902-1905), «Argus» (впоследствии переименованный в «Nya Argus», с 1908) и др.

Финская литература после 1918

Гражданская война 1918 глубоко затронула всю общественную жизнь Финляндии. Финляндия получила свое национальное самоопределение от сов. власти в конце 1917, тем не менее финская буржуазия боролась в гражданской войне в 1918 против рабочего класса под демагогическим лозунгом «за освобождение Финляндии от власти русских». Гражданская война означала для финской буржуазии переход на путь открытой диктатуры над широкими народными массами. В рабочем движении произошел раскол: оформилось революционное крыло под руководством коммунистической партии, тогда как правое крыло, возглавлявшееся б. руководителями социал-демократической партии, удерживало часть рабочих от революционной классовой борьбы.

События 1918 оказали сильнейшее воздействие на Ф. л. Часть старых, оформившихся еще до империалистической войны, писателей растерялась в бурных событиях 1918. Об этом особенно ясно свидетельствуют произведения Ю. Ахо (Juhani Aho, 1861-1921) «Отрывочные размышления за неделю восстания» (Hajamietteita kapinaviikoilta), «Вспомнишь ли?» (Muistatko?) и А. Ярнефельта (Arvid Järnefelt, ум. в 1932), преданного идеалам толстовства.

С. Ивало (Santeri Ivalo) и К. Вилкуна (Kyösti Vilkuna), которые уже в течение ряда лет вели в своих исторических произведениях пропаганду финского шовинизма, оказались после гражданской войны в первых рядах идеологов контрреволюционной буржуазии. Наиболее кровожадным представителем белогвардейской Ф. л. стал И. Кианто (Ilmari Kianto), требовавший во время гражданской войны даже убийства жен рабочих, которые рождают бойцов для Красной гвардии.

Вскоре после окончания гражданской войны в литературе выступил Ф. Э. Силланпяя (F. E. Sillanpää, р. 1888) - писатель, который на ряд лет остался влиятельнейшим в Ф. л. Особое внимание привлекло его произведение о бедняке Юха Тойвола (Hurskas kurjuus, 1919). Со значительной объективностью автор рассказывает о событиях 60-х гг. XIX в., когда особенно высоко поднялось национальное движение. Тем не менее, поскольку книга изображает социальные движения как своего рода историческую случайность, она, в условиях современности, оказалась направленной против рабочего класса и его революционной борьбы. Основа современного общества, по автору - это деревня. Силланпяя черпает темы для своих произведений почти исключительно из сельской жизни. Он рисует будничные дни крестьян как зажиточных, так и простых батраков. Излюбленным фоном описываемых событий являются обычно тихие деревенские пейзажи, воспроизведенные с большой тонкостью. Однако идеология автора, которого принято называть «крестьянским писателем», чужда заботам и думам широких крестьянских масс. В одном из последних выступлений Силланпяя заявил, что он против реакционной буржуазии, но при этом требует, чтобы рабочие не восставали, как в 1918.

К старшему поколению писателей принадлежит И. Лехтонен (Joel Lechtonen, 1881-1936), однако главные его произведения написаны в послевоенный период. Как и многие другие, Лехтонен писал о гражданской войне («Красный человек» - Punainen mies). Идейно он близок Силланпяя. В своем главном произведении, большом романе «Путкинотко» (Putkinotko), Лехтонен детально обрисовывает переживания семьи бедного крестьянина-арендатора.

Из старых, довоенных буржуазных поэтов в период после гражданской войны сохранили свою известность В. А. Коскенниеми (V. A. Koskenniemi), О. Маннинен (O. Manninen) и Эйно Лейно (Eino Leino, ум. 1926). Все они - мастера формы, причем у Лейно культ формы нередко приобретает самодовлеющий характер. Коскенниеми в своей поэзии всегда стремится ставить большие проблемы жизни, которые он часто облекает в символические формы. С Манниненом его связывает философическая покорность перед судьбой. Ряд произведений этих писателей (Коскенниеми, Маннинен и др.) проникнут враждой к коммунизму и чрезвычайно ограниченным буржуазным пониманием «общенациональных идеалов».

Глубокую печать бурные события периода гражданской войны наложили и на творчество шведских поэтов Финляндии. В лагере белогвардейцев оказался А. Мерне (Arvid Mörne, р. 1879), в стихах которого в свое время звучали радикально-социалистические мотивы, так что нередко его стихи появлялись в финских переводах и в рабочей печати. Однако переход в лагерь реакции для бывшего социалиста все же оказался нелегким - до сих пор Мерне, повидимому, переживает кризис, пессимизм в его произведениях все возрастает. Другой шведский поэт, Б. Гриппенберг (Bertel Grippenberg, р. 1888), без каких бы то ни было колебаний стал певцом белогвардейщины. В своих более поздних произведениях он прославляет войну в качестве высшего проявления жизни. Гриппенберг - поэт империалистической буржуазии.

Гражданская война временно соединила финские и шведские группировки буржуазии Финляндии против рабочего класса. Реакционные методы борьбы финской буржуазии после гражданской войны возродили с новой силой демагогическую агитацию не только против русских, но и против шведов. Так напр. Я. Финне (Jalmari Finne, р. 1874), писатель, сложившийся в предвоенный период, автор ряда юмористических и детских произведений, пишет роман-«агитку» против шведоманства (Sammuva valo, 1931).

Вскоре после окончания гражданской войны демократические слои финского общества начали осознавать, что установившиеся порядки далеко не соответствуют тем идеалам, за какие они боролись в период войны за «национальную независимость» Финляндии. Эти настроения отражает в некоторых своих произведениях драматург и романист Лаури Хаарла (Lauri Kaarla, р. 1890). В романе «Война теней» (Varjojen sota, 1932) он ставит проблему взаимоотношений людей после гражданской войны. Характерно, что Хаарла не имеет смелости радикально поставить вопрос о самой гражданской войне. Он оправдывает своих соратников по белому фронту тем, что они были окрылены «высокими идеалами» о независимости финского народа и т. д. и что не их вина, если плоды войны захвачены другими. Хаарла проповедует освобождение от «теней» - гражданской войны, от ненависти и подозрений, требует забвения и всепрощения. Желая освободиться от теней недавнего прошлого, автор стремится к беспристрастному изображению как белых, так и красных фронтовиков. Однако попытка Хаарла терпит полную неудачу. Действительность мстит ему за его бесхребетное прекраснодушие. В последних своих работах Хаарла опять развивает идеи, близкие шовинистической буржуазии и лапуасцам. Развитие кризиса капитализма все сокрушительнее бьет по мелкой буржуазии и крестьянству, толкая их на поиски реального выхода из создавшегося положения. Послевоенные классовые сдвиги, особенно среди крестьянства и мелкобуржуазных слоев города, получили свое рельефное отражение в литературно-художественной группе, которая известна под названием «носителей огня» (tulenkantajat). Эта группа образовалась гл. обр. из молодежи, по своему возрасту не принимавшей участия в гражданской войне. Эта молодежь начала с того, что отреклась от ответственности за все свершенное старшим поколением. Свою задачу участники группы увидели в том, чтобы соединить все молодое поколение, дать каждому возможность высказаться; необходимо, полагали они, открыть окно в Европу - вновь завязать культурные связи с миром, порванные войной, а также переоценить все ценности. Свою первоочередную задачу они видели в обновлении культурной жизни, от которой, по их мнению, зависит и материальное благополучие народа. Движение «носителей огня» падает примерно на годы 1924-1930. Наиболее выдающимися представителями группы в то время были М. Вальтари (Mika Valtari), Э. Вала (Erkki Vala), О. Пааволайнен (Olavi Paavolainen).

У группы был свой журнал - «Tulenkantajat». Члены группы «носителей огня» писали стихи, романы, путевые очерки, литературно-художественные статьи. Несмотря, однако, на обилие литературной продукции, лишь немногие произведения их могут претендовать на подлинную художественную значимость. Тем не менее движение «носителей огня» имело важное значение для культурной и политической жизни Финляндии. Группа распалась, когда в 1930 был проведен более откровенный реакционный курс в политике страны. Часть группы открыто сомкнулась с лапуасцами. Однако, если часть «носителей огня» перешла в лагерь реакции, то другая часть пытается найти выход в ином направлении. Так образовалась левая группа интеллигенции, которая поставила перед собой ряд культурных и даже политических задач. Часть этой группы стремится найти пути к борющемуся классу, популяризирует Советский Союз и его литературу, а также интернациональную революционную литературу. Органами этой группы являются еженедельная газета, выходящая под старым названием «Tulenkantajat» (руководитель Э. Вала) и литературно-критический «Литературный журнал» (Kirjallisuuslehti), возглавляемый Я. Пеннанен (Jarno Pennanen).

Из среды этих левых прогрессивных групп интеллигенции выдвинулся ряд молодых писателей и критиков. Таковы критики: Я. Пеннанен, Р. Пальмгрен и Капеу Мирям Рюдберг (K. M. Rutberg), поэты Катри Вала (Katri Vala), Вильё Каява (Viljo Kajava), Арво Туртиайнен (Arvo Turtiainen), Эльви Синерво (Elvi Sinervo); талантливый прозаик-крестьянин Пентти Хаанпяя (Pentti Haanpää) и др.

Первый сборник рассказов Хаанпяя «Ветер идет через них» (Tuuli käy heidanylitseen) обратил на себя большое внимание не только в Финляндии, но и в скандинавских странах, где его произведения скоро появились в переводах. С большим мастерством Хаанпяя описывает родную природу; следующая книга Хаанпяя - «Поле и казарма» (Kenttiä ja kasarmi) - вызвала бурю в общественных кругах Финляндии; буржуазная печать начала травлю автора. В своей книге Хаанпяя показал кусок подлинной жизни финских солдат в армии, изобразив при этом скрытую, но упорную борьбу, которая в буржуазной армии ведется между командным и рядовым составом. Книга появилась как протест и призыв к борьбе и обнаружила основные настроения крестьянских масс. Помимо названных книг, перу Хаанпяя принадлежит еще «История трех Теряпяя» (Kolmen Töäpään tarina), «Сын Хота-Лени» (Hota Leenan poika) и другие, из которых особенно значителен роман «Isänät ja isäntien varjot» (Хозяева и тени хозяев, 1935), где Хаанпяя показывает, как банки во время экономического кризиса распродавали с молотка крестьянские хозяйства и крестьяне превращались в пролетариев. Характер книги настолько отчетливо антикапиталистический, что ни одно из буржуазных издательств не пожелало издать книгу. В романе «Syntyyko uusi suku» (Рождается ли новое поколение?, 1937) и сборнике новелл «Laume» (Стадо) он рисует нужду трудящегося крестьянства и сельской бедноты северной части Финляндии; в новеллах Хаанпяя все чаще начинает проступать обличение капиталистической системы.

Катри Вала в первых своих стихах выступает как мастер стиля, вопросам формы уделяя преимущественное внимание. Когда же общий экономический кризис глубоко потряс устои страны, а реакционная буржуазия совместно с организацией лапуасцев повела открытое наступление на трудящихся, в стихах Вала начали все громче и громче звучать социально-политические мотивы, он выступил в них против мракобесия реакционеров (из стихов Вала опубликовано: «Kaukainen puutarina» (Дальний сад, 1924), «Maan laitun» (Пристань земли, 1930), «Paluu» (Возвращение, 1934) и др.).

К поэзии Вала близок поэт Вильё Каява. Свои сборники стихов «Rakentajat» (Строители, 1936) и «Murrosvuodet» (Годы перелома, 1937) Каява всецело посвящает эпизодам из жизни рабочих, отражая, особенно в последнем сборнике стихов, взгляды революционных рабочих. Сборник стихов Арво Туртиайнен «Muutos» (Перемена, 1936) представляет собой собрание пролетарских песен, лирики.

Эльви Синерво в сборнике новелл «Runo Söörnäisistä» (Стих из Серняйнен, 1937) правдиво рисует судьбу жителей рабочего района гор. Хельсинки. Следует еще указать на «Литературный журнал» и так наз. «Kirjailijaryhmä Kiilan albumissa» (альбом литературной группы Киила, 1937), в которых сотрудничает ряд молодых талантливых левых писателей.

В заключение следует остановиться на творчестве писателей, идейно связанных с финским реформизмом. Наиболее известным их представителем в настоящее время является Тайво Пекканен (Taivo Pekkanen), отражающий мировоззрение тех слоев рабочих, которые находятся под большим влиянием социал-демократических лидеров (роман «Под тенью завода» - Tehnaan varjossa, 1933, и др.). В период кризиса капитализма Пекканен заметно продвинулся влево и поддерживал связь с вышеупомянутой прогрессивной группой, но все же его последние романы «Kauppiaitten lapset» (Дети купцов, 1935) и «Isänmaan ranta» (Берег родины, 1937) свидетельствуют о том, что этот сдвиг не является особенно значительным. Так напр. в романе «Берег родины», изображая ход забастовки, Пекканен показывает, как радикальные элементы рабочих устраняют реформистское руководство, но симпатии автора все же склоняются на сторону бывшего лидера.

В связи с гражданской войной часть рабочих-писателей эмигрировала за границу и продолжает там свою лит-ую деятельность. В Финляндии после гражданской войны появились произведения К. Валли (Kaarlo Valli) и других писателей, деятельность которых так или иначе была связана с революционным движением рабочего класса (Л. Косонен (Ludvig Kosonen, ум. в 1933 в СССР) и др.).

Список литературы

Alopaens P., Specimen historiae litterariae Fennicae, Aboae, 1793-1795

Lillja J. W., Bibliographia hodierna fenniae, 3 vls, Abo, 1846-1859

Pipping F. V., Förteckning öfver i tryck utgifna skrifter på Finska, Helsingissä, 1856-1857

Elmgren S. G., Öfversigt af Finlands Litteratur ifràn 1542 till 1863, Helsingissä, 1861-1865

Palmen E. G., L’Oeuvre demi-séculaire de la Suamalaisen Kirjallisuuden Seura, 1831-1881, Helsingfors, 1882

19: lla vuasisadalla, Suomalaisten kirjailijain ja taiteilijain esittämä sanoin ja kuvin, Helsingissä, 1893

Vasenius V., Ofversigt af Finlands Litteraturhistoria..., Helsingfors, 1893

Krohn J., Suamalaisen kirjallisuuden vaiheet, Helsingissä, 1897

Brausewetter E., Finnland im Bilde seiner Dichtung und seine Dichter, B., 1899

Billson C. J., The popular poetry of the Finns, L., 1900

Reuter O. M., Notices sur la Finlande, Helsingfors, 1900

Его же, Finland i Ord och Bild, Helsingfors, 1901

Godenhjelm B. F., Oppikirja suomalaisen kirjallisuuden historiassa, 5 pain, Helsingissä, 1904 (имеется англ. перев. под назван.: Handbook of the history of Finnish literature, L., 1896)

Tarkiainen V., Kansankirjailigoita ketsomassa, Helsinki, 1904

Его же, Suomalaisen kirjallissuuden historia, Helsingissäm, 1934

Setälä E. R., Die finnische Literatur, в серии: Kultur der Gegenwart, 1, 9, Lpz., 1908

Leino E., Suamalaisia kirjailijoita, Helsinki, 1909

Söderhjelm W., Utklipp om böcker, Ser. 1-3, Stockholm, 1916-1920

Его же, Åboromantiken, Stockholm, 1916

Его же, Profiler (Scrifter, III), Stockholm, 1923

Hedvall R., Finlands svenska litteratur, Stockholm, 1918

Kihlman E., Ur Finlands svenska Lyrik (Antologi), Stockholm, 1923

Kallio O. A., Undempi Suamalainen kirjallisuus, 2 vls, Porvoo, 1911-1912, 2 pain, 2 vls, Porvoo, 1928

Perret J. L., Littérature de Finlande, P., 1936.

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://feb-web.ru/

Репетиторство

Нужна помощь по изучению какой-либы темы?

Наши специалисты проконсультируют или окажут репетиторские услуги по интересующей вас тематике.
Отправь заявку с указанием темы прямо сейчас, чтобы узнать о возможности получения консультации.

Йозеф Юлиус Векселль (Josef Julius Wecksell) – финский поэт, чья судьба – одна из самых трагических в истории литературы Финляндии. Небольшое по объему творчество Векселля осталось непонятым и недооцененным современниками.

Векселль стал, по сути, первым профессиональным финским поэтом: литературное творчество было его главным и единственным ремеслом. Это было не принято и, более того, невозможно в Финляндии середины XIX века, когда даже такие известные писатели, как Й. Л. Рунеберг и С. Топелиус, зарабатывали на жизнь преподавательской деятельностью и журналистикой.

Первый поэтический сборник Юлиуса Векселля вышел в 1860 году, когда ему было 22 года. О нем сразу же заговорили как о незаурядном таланте. Но поэт сумел лишь отчасти оправдать возложенные на него надежды.

Через два года состоялась премьера драмы «Даниель Юрт», сыгравшей большую роль в становлении финской драматургии. Но поэт уже страдал от неизлечимой душевной болезни. Всю оставшуюся жизнь, почти 45 лет, он провел в клинике для душевнобольных.

Юлиус Векселль родился в Або в семье шляпных дел мастера Йохана Векселля. В семье было 11 детей, многие из которых обладали творческими способностями. Но была и тяжелая наследственность – склонность к психическим заболеваниям.

Юлиус с детства начал писать стихи, собирая их в специальные тетради. В старших классах школы Векселля уже называли скальдом. В шестнадцать лет он написал свою первую пьесу – комедию «Три жениха», которая была поставлена труппой Абосского театра, а столетие спустя – адаптирована под радиопьесу.

В 1858 году Векселль поступил в университет и окунулся в студенческую жизнь. Он стал членом так называемого западно-финского студенческого объединения, которое выпускало газету и устраивало литературные чтения. Там обсуждались и злободневные вопросы о будущем Финляндии, о языке.

Векселль не поддерживал заявления о завершении эпохи шведского языка, однако считал, что хотя «эпоха шведской национальности миновала, но всегда будет существовать финская национальная литература на шведском языке».

Известность получило стихотворение молодого поэта «Шведский и Финский», где он впервые касается проблемы спора языков, но в идеализированной форме, показывая только благородные черты каждого из соперников в их длинном диалоге. Языковая борьба в те годы еще только начиналась.

В 1860 году вышел первый поэтический сборник Векселля – «Избранные юношеские стихотворения». В него вошли стихотворения, различные по стилистике и образной системе: патриотические, исполненные любви к родине («С Новым годом», «Скалы Финского залива», «Рождество финского солдата»), сентиментально-романтические («Птица», «Бриллиант на мартовском снегу»), написанные в фольклорной традиции («Засохшая липа»).

Лирика молодого поэта носила во многом подражательный характер, его вдохновляла поэзия Гейне и Байрона, Рунеберга и Топелиуса. Но некоторые стихотворения были позднее положены на музыку Яном Сибелиусом и на долгие годы обрели известность.

Начиная с 1861 года в лирике Векселля появляются трагические мотивы: страшной власти золота над человеком («Месть гнома»), темы несчастья и смерти («Прощание Дон Жуана с жизнью»). В это время писатель начинает работу над своим главным произведением – трагедией «Даниель Юрт».

Сначала была написана трагедия «Месть теней», которую автор уничтожил, почувствовав ее несовершенство. Векселль ощущал недостаток знаний и поглощал книги по истории, философии, эстетике, перечитывал Шекспира, ставшего для него главным художественным ориентиром.

В это время нервы Векселля были уже расстроены, начали проявляться симптомы душевной болезни. Словно предчувствуя катастрофу, писатель много работал, практически не давая себе передышки. Это еще больше подорвало его здоровье, и последний акт пьесы он дописывал, будучи уже совершенно больным.

Вексель надеялся доработать его позднее, но не успел. Весной 1862 года пьеса была закончена, в ноябре состоялась ее премьера в Новом театре в Гельсингфорсе, а через несколько месяцев – в Большом Королевском театре Стокгольма. Пьеса имела большой успех. Критики писали, что впервые на финской сцене была поставлена историческая национальная драма.

В 1907 году финский поэт Эйно Лейно писал: «Поставленная бесчисленное множество раз как на нашей, так и на шведской сцене драма Векселля обнаружила бoльшую жизненную силу, нежели любая другая трагедия, созданная в Финляндии». Эти слова справедливы и сегодня. «Даниель Юрт» по сей день не сходит с театральных подмостков Финляндии.

Вскоре после премьеры пьесы у Векселля начались галлюцинации, и он был отправлен на лечение в психиатрическую клинику Эндених в Германии, недалеко от Бонна. Вероятно, в Бонне было написано последнее стихотворение Векселля, которое стоит особняком в его творчестве.

Стихотворение «Ты с облаком вознесся» – поэтическое откровение, данное Векскеллю в последние месяцы или даже дни перед годами безумия. Лирический герой, подобно библейскому пороку, переживает стремление приблизиться к Богу, познать его незримое дыхание и трагическое ощущение собственного одиночества и близкого конца земной жизни.

Трудно поверить, что оно написано в начале 1860-х годов XIX века. В этот же период, но чуть раньше, в 1862 году, было написано стихотворение «Пустые руки», в котором автор оплакивает смерть слова.

Именно эти последние произведения Юлиуса Векселля оказались интересны сегодня. И, казалось бы, забытый автор вновь предстает перед нами, причем в образах визуального искусства.

Так, современный шведский художник Ян-Андерс Эрикссон, вдохновленный стихотворением «Ты с облаком вознесся», создал картину с одноименным названием. А преподаватель шведской поэзии и режиссер Йорген Эркиус представил в феврале 2009 года в г. Ваза в Финляндии короткометражный фильм о Юлиусе Векселле «Пустые руки», сделанный в традиции символического реализма.

Лечение в Германии не дало результатов, и Векселль был отправлен домой, в Гельсингфорс. Некоторые надежды на то, что болезнь удастся остановить, еще оставались. В 1865 году пьеса «Даниель Юрт» была представлена на государственную премию Финляндии (конкурс был объявлен Финским литературным обществом).

В конкурсе также участвовали пьесы «Короли на Саламине» Й. Л. Рунеберга и «Сапожники Нумми» А. Киви. Победу одержала пьеса Киви.

В сентябре того же года Векселль был направлен на лечение в клинику финского города Лаппвик, где и оставался в безнадежном состоянии до своей смерти в августе 1907 года.

Таким был недолгий, но яркий творческий путь талантливого финляндского поэта Юлиуса Векселля. Он умер в 1907 году после долгих лет, проведенных в клинике для душевнобольных. Лирика Векселля заняла свое место в истории литературы Финляндии и продолжает вызывать интерес и сегодня.

Юхан Людвиг Рунеберг — финский поэт шведского происхождения, писавший на шведском языке стихи национально-романтического содержания. Наиболее известен циклом стихов «Рассказы прапорщика Столя» (швед. Fänrik Ståhls sägner); пролог этого цикла — стихотворение «Наша земля» (Maamme) — стало гимном Финляндии.

Людвиг Рунеберг родился, ровно 210 лет назад, 5 февраля 1804 года в многодетной семье моряка Лоренца Ульрика Рунеберга и Анны Марии Мальм в маленьком портовом городке Якобстад (финс. Пиетарсаари), на западном побережье Финляндии, в шведоязычной области страны - Эстерботнии.

Фамилия "Рунеберг" происходит от названия горы Рунберг в области Емтланд в Швеции. Известно, что прапрадед поэта был сапожником и служил драгуном, а за выслугу лет получил пенсию и землю в Пилигримштаде, в Емтланде. Прадед Рунеберга был известным пастором, а его сыновья переселились во второй половине XVIII века в Финляндию. Младший из них, Людвиг Антон — дед Ю.Л. Рунеберга — осел в финской области Таммерфорс. Там вырос отец поэта, Лоренц Ульрик. Будучи капитаном корабля, он часто отправлялся в плавание из Якобстада, а потом и поселился в этом городе, где встретил свою будущую жену — Анну Марию Мальм.

В 1803 г. Лоренц Ульрик и Анна Мария поженились, и через год родился их первый сын — Юхан (Йохан, Иоганн) Людвиг. Всего в семье было шестеро детей. Вследствие перенесенной в раннем возрасте болезни, Людвиг поздно начал говорить — только в три-четыре года. Но чувственная природа и склонность к поэзии проявились в нем рано. Самые ранние из его детских воспоминаний связаны с русско-шведской войной 1808-1809 гг., когда военные действия проходили недалеко от Якобстада. Известно, что четырехлетний Рунеберг сидел на коленях у Кульнева — героя российской армии, известного и уважаемого тогда в Финляндии. Его образ поэт впоследствии воспроизвел с искренней симпатией и почтением в одноименной балладе из "Сказаний фенрика Столя".

С детства Рунеберг обладал силой воли и упорством в достижении цели. Уже в школьные годы он начал писать стихи. Из школьной программы более всего увлекся Вергилием, по которому учил латынь и гекзаметр. Своим первым поэтическим опытом сам Людвиг считал стихотворение "Прощание с Фриггой", написанное в пору его первой юношеской влюбленности. Юхан получил образование сначала в Олеаборге (Оулу), затем в городе Вааса, а позже поступил в единственный в стране университет, находившийся в тогдашней столице Финляндии - городе Обо (ныне Турку). Там он познакомился и подружился с будущим философом и публицистом Юханом Вильгельмом Снелльманом и Захариасом Топелиусом, также сыгравшими позже важную роль в финском национальном возрождении. Тогда же Рунеберг знакомится с творчеством Карла Бельмана, начинает выступать как публицист. Также в том году студентом университета стал будущий фольклорист и создатель национального эпоса "Калевала" Элиас Лённрот

Рунеберг начинает серьезно заниматься классическими языками: латынью и греческим, и делает большие успехи. Но через год условия жизни из-за отсутствия денег становятся невыносимыми, из-за чего Людвиг был вынужден прервать обучение и занять должность домашнего учителя в сельской местности Саариярви. Это решение оказалось очень важным для его дальнейшего жизненного и творческого пути. Рунеберг впервые оказался в глубинной Финляндии, где все было иным, по сравнению с прибрежной частью страны, где он вырос. Дикая, еще не покоренная природа, поражающая своей гордой красотой и величием; население, состоявшее в основном из финского крестьянства, и жившее более примитивной, неустроенной жизнью, но объединенное чувством патриархального коллективизма, добросердечностью и мужественным терпением. Позднее, в 1832 году, был опубликован очерк Рунеберга "Несколько слов о природе, народном характере и быте в Саариярви", в котором он сопоставлял прибрежную и внутреннюю Финляндию, в подробностях останавливаясь на особенностях народной жизни.

Два года, прожитые в Саариярви (1823-1825), имели огромное значение для Рунеберга. Здесь он узнал те подробности русско-шведской войны, истории об известных и неизвестных героях, анекдоты, которые, соединившись с его собственными детскими воспоминаниями, составили основу "Сказаний фенрика Столя". Здесь он познакомился со старым унтер-офицером Пеландером, который во многом стал прототипом фенрика Столя, узнал жизнь финских крестьян, ставших главными героями его первой эпической поэмы "Охотники на лосей", а также впервые почувствовал вкус к охоте и рыболовству, страсть к которым сохранил на всю жизнь. Близкое знакомство с жизнью простого народа произвело на него глубокое впечатление, и именно тогда сформировался его идеализированный взгляд на финское крестьянство, нашедший отражение в известном стихотворении «Крестьянин Пааво» (швед. Bonden Paavo). Его герой постоянно теряет урожай из-за морозов, но, не жалуясь, делает хлеб из толчёной коры. Этот образ стал настоящим символом качества, известного как sisu — готовность выдерживать любые испытания.

В 1826 году Рунеберг вернулся в университет и через год отлично прошел выпускные экзамены. Его познания в греческом языке и литературе были исключительными: еще за год до экзаменов он сдал всего Гомера, Фукидида и Софокла, а затем сам написал шуточную поэму греческим гекзаметром. Рунеберг получает степень магистра. В последние годы учебы Рунеберга в университете сформировались его духовные, интеллектуальные, литературные, эстетические взгляды. Большое влияние на становление мировоззрения поэта оказало общение в кругу семейства архиепископа Якоба Тенгстрёма, в доме которого часто собирались талантливые молодые люди, товарищи Рунеберга по университету. В этом обществе обсуждалось все новое в современной литературе, пелись песни, читались стихи, свои и чужие. Там Йохан Людвиг познакомился с молодой дочерью одной из родственниц архиепископа, Фредрикой Шарлоттой Тенгстрём, которая вскоре стала его невестой.

Осенью 1827 года, когда Рунеберг собирался начать преподавать в Обо, в тот самый вечер, когда молодой магистр хотел отправиться на место своей будущей службы, в городе разразился страшный пожар. От пожара пострадала бoльшая часть города, в том числе университетские здания. Эти события повлияли и на жизнь Рунеберга. Он остался на весь учебный год в доме архиепископа Тенгстрёма, став домашним учителем его внуков. Вследствие пожара столица и единственный в стране университет с 1828 года переместились в Гельсингфорс. Осенью того же года Рунеберг получает место доцента классической филологии в Императорском Александровском университете (так он стал теперь официально называться). Здесь, в столице Финляндии, он проведет последующие семь лет своей жизни.

В 1830 том же году выходит его первый сборник «Svartsjukans nätter» (Ночи ревности), благодаря которому Рунеберг сразу же выдвинулся в первые ряды шведской литературы. Этот сборник написан под явным влиянием господствующей школы романтиков. Вообще, в 30-е годы Рунеберг очень напряженно работает. Он преподает в университете и в частном лицее, пишет две диссертации на латыни ("Трагедия Эврипида "Медея" в сравнении с "Медеей" Сенеки", 1830 и "Некоторые замечания о хоре греческой трагедии", 1833), работает редактором газеты "Гельсингфорс Моргонблад" ("Helsingfors Morgonblad"). А кроме того, занимается литературным трудом, который становится его главной жизненной целью.

В 1831 году Рунеберг женится на Фредрике, которая станет его верной женой, другом и помощником до самой смерти. Долгую жизнь, в радости и в горе, было суждено им прожить вместе. Восемь детей было в этой большой семье, двое их них (первая дочь и один из сыновей) умерли в раннем возрасте. Фредрика была прекрасно образованной и к тому же поэтически одаренной женщиной, ее перу принадлежат несколько романов (в том числе один из первых исторических романов в финляндской литературе на шведском языке — "Фру Катарина Бойе и ее дочери", 1858), а также сборник эссе, стихотворения, автобиография и книга воспоминаний о Рунеберге. Она всегда была для поэта первым и главным слушателем, и ее мнение он ценил превыше всего. Они даже выпускали вместе литературный журнал "Утренняя заря" (Helsingfors Morgonblad). Сын Рунеберга Вальтер стал скульптором и автором памятника своему отцу, установленного в 1885 году. Другой сын Иоганн стал врачом и политиком.

Жена Рунеберга Фредрика также получила известность как писательница, автор исторических романов в духе Вальтера Скотта. Её роман «Госпожа Катарина Бойе и её дочери» (швед. «Fru Katarina Boije och hennes döttrar»), который вышел в свет в 1858 г., можно считать первым историческим романом в финской литературе. Финн по национальности, всю жизнь писавший исключительно на шведском языке, Рунеберг все же причисляется финскими историками литературы к финской литературе, не столько из-за национальности поэта, сколько из-за тематики его произведений, большинство которых посвящено изображению жизни финского крестьянства. Много внимания Рунеберг уделял фольклору. Второй сборник его стихов «Idyll ogh Epigram» (Идиллии и эпиграммы, 1833) целиком написан в подражание народной поэзии. Рунеберг много занимался народным творчеством, как шведским, так главным образом и финским, но интересовался фольклором и других народов. Так, Рунебергу принадлежит сборник сербских народных песен, переведенных им на шведский язык «Serviska Folksănger» . Поэт эпохи национального возрождения, Рунеберг уделял чрезвычайно много места жизни «простого народа», преимущественно крестьян и рыбаков. Такова его поэма «Grafven i Perrho», где Рунеберг с большой задушевностью изображает борьбу финской крестьянской семьи с русскими завоевателями. Жестокости и дикости казаков противопоставляются благородство и патриархальные доблести семьи финского крестьянина. Тем же глубоким национализмом проникнута идиллия «Elgskyttarne» (Стрелки оленей, 1832), дающая весьма идиллическое описание жизни, труда и развлечений зажиточного финского крестьянства. Поэма эта представляет собой значительную художественную ценность.

Несмотря на то, что Рунеберг много и напряженно работал, материально семья жила очень трудно. Чтобы получить еще немного денег, он даже брал жильцов. Кстати, одним из них был знаменитый в будущем писатель Захарий Топелиус, который нашел в Рунеберге ближайшего друга и наставника.

Когда в 1837 году поэт получил предложение стать ректором и преподавателем лицея в городе Порвоо (Борго, швед. Borgå), он, вероятно, после долгих раздумий, согласился. Рунеберг оставил столичную жизнь, преподавание в единственном в стране университете, общение с передовыми образованными людьми и работу в газете — и переехал с семьей в маленький провинциальный городок, где прожил сорок лет, до самой смерти. Почему он сделал это? Причина могла быть одна — главным для него становится литературное творчество. К тому же в Порвоо он получил возможность жить с семьей в собственном доме, вдали от столичной суеты, заниматься преподаванием в лицее (в 1847 году Рунеберг становится директором лицея), а все остальное время отдавать литературе. Здесь будут созданы самые сильные произведения поэта. Он также основал газету (швед. Borgå Tidning).

Среди самых известных произведений Рунеберга — написанная гекзаметром поэма «Охотники на лосей», 1832 (швед. Elgskyttarne), «Король Фьялар», 1844 (швед. Kung Fjalar) и цикл стихов «Рассказы прапорщика Столя», 1848—1860 (швед. Fänrik Ståhls sägner). Это произведение, посвящённое событиям русско-шведской войны 1808—1809 годов, воспевает доблесть шведских воинов, шведского народа и его вождей — шведского дворянства. Вступительная песня в поэме стала почти что народным гимном. «Рассказы» получили наибольшую известность и наряду с «Калевалой» Лённрота считаются частью финского национального эпоса. Образ маркитантки Лотты из этой поэмы вдохновил Бертольта Брехта на создание «Мамаши Кураж». Её именем была названа полувоенная женская организация «Лотта Свярд».

Политическая нестабильность, приведшая к революциям 1848 года, подтолкнула Рунеберга к написанию в 1846 году стихотворения «Наш край», которое было представлено студентам Хельсинского университета. Стихотворение изначально задумывалось как национальный гимн Финляндии. В стихотворении «Наш край» автор восхищается финским пейзажем, а также говорит о моральных обязательствах человека. Рунеберг затрагивал эти темы и ранее в поэме «Ханна». Произведение подчёркивает бедность финского народа, его способность довольствоваться малым и склоняться перед судьбой, но при этом быть храбрым и верным. «Наш край» (швед. Vårt land), пролог к «Рассказам», заканчивается провозглашением грядущего светлого будущего, и приход этого светлого будущего Рунеберг видит через развитие народа, а не через революцию.

В 1848 году иммигрант из Германии Фредрик Пациус положил «Наш край» на музыку (всего же было более 20 музыкальных обработок, в том числе и до 1848 года); теперь это национальный гимн Финляндии, правда, не закрепленный в финской конституции, как другие национальные символы (флаг и герб). "Maamme" на музыку Фредрика Пациуса был впервые исполнен в 1848 году студентами, отмечавшими День Флоры (13 мая) на лугу усадьбы Кумтяхти в Хельсинки. Историки охотно называют День Флоры, 13 мая 1848 года, днем рождения Финляндии. Фредрик Сигнеус, председатель студенческой корпорации, выступил с главной речью на торжестве и заключил ее тостом «Финляндии». Студенческая корпорация имела свой флаг, изображавший коронованного лавровым венком льва в белом поле, сделанный специально для данного торжества; его можно считать первым финским флагом. В заключение публика, сотни людей, с ликованием присоединилась к «Нашему краю». Тогда же впервые была выдвинута идея о самосознании финской нации. «Наш край» быстро получил общее признание как выражение патриотического чувства, особенно после того, как Пааво Каяндер опубликовал свой утонченный финский перевод (Maamme) в конце XIX века. Русский же перевод приписывается Александру Блоку.

Printed in Helsinki by Werner Söderström, 1898-1900.

Оригинал стихотворения Йохана Людвига Рунеберга на шведском:
Vårt land, vårt land, vårt fosterland,
ljud högt, o dyra ord!
Ej lyfts en höjd mot himlens rand,
ej sänks en dal, ej sköljs en strand,
mer älskad än vår bygd i nord,
än våra fäders jord!

Перевод Александра Блока:
Наш край, наш край, наш край родной
О, звук, всех громче слов!
Чей кряж, растущий над землей,
Чей брег, встающий над водой,
Любимей гор и берегов
Родной земли отцов?

Но наибольшей художественной значимости Рунеберга достиг своими реалистическими рассказами из жизни финских рыбаков, показав их труд, быт и героическую борьбу с суровой природой. Они собраны в сборник «Smärre berättelser» (Маленькие рассказы, 1854). Большой известностью пользовались также написанные в подражание Фоссу «Hanna» и «Iulqvällen» . Кроме того Рунеберг был известен как автор ряда духовных псалмов, трагедии «Kungarne pa Salamis» (Короли в Саламине, 1863). Несколько особняком стоит его поэма, идеализирующая Екатерину II — «мать русского народа».

В 1863 году, в декабре, случилось несчастье, ставшее началом драматического периода в жизни Рунеберга. На охоте, где он был вместе со своим младшим сыном Фредриком, его поразил паралич.

Вот, что писала в своих воспоминаниях жена поэта, Фредрика: "Он [Рунеберг], должно быть, ощутил внезапную сильную боль, быстро повернулся к сыну и сказал: "Мы едем домой", и сразу же сел в сани. Когда он оказался дома, то был почти без сознания. Фредрик вбежал, чтобы сообщить мне это. На слезы и переживания просто не было времени, первым делом нужно было постелить постель, и тут же еще двое находившихся в доме сыновей, Йоханнес и Роберт, внесли своего находившегося без чувств отца. Послали за врачом, но, по необычному стечению обстоятельств, никого в тот момент не было в городе. Нашли только русского военного врача".

Так начались тринадцать с половиной лет испытаний. Рунеберг был практически прикован к постели и уже никогда не смог больше писать. Первые месяцы болезни были особенно мучительны, постепенно возвращалось сознание, речь, но вся правая сторона оставалась парализованной. В последующие годы состояние поэта то улучшалось, то снова становилось очень тяжелым. В свои лучшие дни Рунеберг мог недолго прогуливаться по комнате и беседовать с редкими гостями, в последние годы жизни мог сам читать, хотя и медленно, и даже писать немного левой рукой. Причем последняя запись Рунеберга — написанная карандашом поздравительная телеграмма другу юности, поэту Фр. Сигнеусу от 1 апреля 1877 года (то есть за месяц до смерти) — была отдельно издана в Гельсингфорсе в 1883 году.

Дни тянулись один за другим, составляя месяцы и годы. Любящая жена ни на один день не оставила поэта. Ей помогала только верная служанка Мария Дегерт, которая была хранительницей дома и после смерти Рунеберга и его жены, когда дом стал музеем. Дети были уже взрослыми, учились и работали, только младший сын еще какое-то время жил с родителями, пока учился в школе. Но семья всегда собиралась вместе на Рождество и иногда летом, во время студенческих каникул.

В самые трудные годы единственной отрадой Рунеберга было чтение Фредрики вслух. Жена вспоминала: "После удара паралича прошло много лет, прежде чем он сам смог читать. Так, я сидела год за годом у его кровати, читая ему, каждый день, летом и зимой, с 9 часов утра и примерно до 10 часов вечера, за исключением времени его послеобеденного отдыха. Постепенно он начал все же просить заканчивать раньше. В последние годы, когда он читал сам, он откладывал книгу уже в 8 часов вечера". Фредрика очень переживала, что в последние четыре года жизни поэта ее зрение настолько ухудшилось, что она уже совсем не могла читать.

Однажды Рунеберг сказал жене с печальной улыбкой: "Возможно, ты говоришь, что мои мыслительные способности незатронуты [болезнью], только чтобы успокоить меня". Но это было истинной правдой. Удивительным было то, что Рунеберг помнил абсолютно все, малейшие детали, как из прошлого, так и настоящего. Фредрика писала, что поэт любил, когда она читала ему биографии разных людей, и ее поражала его способность запоминать даты рождения и смерти, причем людей не только известных.

6 мая 1877 года Йохан Людвиг Рунеберг умер. На его похороны приехали представители от всех четырех сословий страны: дворянства, духовенства, горожан и крестьян; а также всех ученых обществ, сената, университета Финляндии. Шествие за гробом растянулось больше, чем на версту. В Борго были в тот день закрыты все магазины и школы, а на кораблях приспущены флаги.

Дом Рунебергов в Порвоо

Через год после смерти жены поэта Фредрики Рунеберг (умерла в 1879 г.) Александр II по просьбе финляндского сейма объявил дом, в котором Рунеберг прожил последние 25 лет жизни, национальной собственностью и музеем. Дом-музей поэта и сегодня привлекает в Борго многих поклонников его таланта. 5 февраля 2004 года, в день рождения поэта, музей вновь открылся для посетителей после реставрации.

Таким был жизненный и творческий путь великого поэта Финляндии Й.Л. Рунеберга. Он всегда стремился к гармонии и поискам истинной веры, но был часто раздираем противоречиями, и пытался совместить несовместимое. В своих духовных исканиях Рунеберг прошел путь от романтического идеала естественной жизни и культа природы, через стремление соединить полноту и ясность античности с христианской жертвенностью, — к напряженным поискам истины и смысла жизни верующего человека к концу жизни.

Рунебергу принадлежит значительная роль в славянско-скандинавских литературных связях: он переводил на шведский Пушкина, Жуковского, украинские и сербские песни. Имя его героини Нади из одноимённой романтической поэмы «Nadeschda» (Надежда, 1841) на сюжет из русской жизни,в котором идеализируется Екатерина II — «мать русского народа», стало популярным в Финляндии и Швеции. Александр Плетнёв назвал поэта «финляндским Пушкиным». Образы русских коробейников из «Охотников на лосей» использовали позднее такие финские писатели как Алексис Киви и Вяйнё Линна. Балладу Рунеберга «Кульнев» президент Финляндии Паасикви в беседе со Сталиным и Ждановым приводил в пример давних дружеских чувств, которые финны питали к русскому народу. На финский его переводил, например, Эйно Лейно, на русский — Александр Блок и Валерий Брюсов, на белорусский — Максим Богданович.

Рунеберг — один из самый печатаемых в мире финляндских авторов XIX века. Только на языке оригинала существует более двадцати изданий собраний его сочинений, из них два прижизненных. Творческое наследие автора велико: это три сборника стихотворений, эпические и драматические поэмы, баллады и легенды, псалмы, небольшие рассказы, а также переводы, литературно-критические и философские статьи и эссе. В них соединились романтическое мировоззрение, глубокий интерес и знание античности, классицистическая поэтическая традиция и христианские идеалы.

Поэзия Рунеберга переведена более чем на десять европейских и скандинавских языков. На русском языке были изданы две небольшие книжки: "Мелкие стихотворения" (СПб, 1862) и "4 песни из "Сказаний фенрика Столя" (Гельсингфорс 4, 1905), обе в переводе В. Головина. Количество других переводов, которые также относятся к концу ХIХ - началу ХХ вв., очень невелико, они разрозненно печатались в периодических изданиях того времени и заметно устарели.

в Порвоо

Рунеберг получил в Финляндии всенародное признание ещё при жизни. Во многих городах, в т. ч. в Хельсинки и в Порвоо в его честь названы улицы и парки, установлены памятники. 5 февраля, день рождения поэта, отмечается как национальный праздник - День Рунеберга.Праздником этот день стал еще в начале 1900-х годов. Это не выходной, а торжественный день (liputuspäivä), в который вывешиваются национальные флаги. Причем, вывешиваются не только на административных зданиях. Каждый финн имеет право купить финский флаг, установить перед своим домом шест и поднять флаг в liputuspäivä: в День независимости, День Рунеберга, Калевалы или Матери. Флаг можно водрузить и в свой собственный день рождения или свадьбы. Такая вот демократия. В календаре Хельсинкского университета День Рунеберга был впервые отмечен в 1950 году, когда начали особо отмечать дни, посвященные выдающимся личностям. Зажигаются свечи, вывешиваются национальные флаги. С середины января и до февраля финны любят лакомиться пирожными Рунеберга.

Рецепт пирожных Рунеберга (Runebergin tortut)

Принято считать, что пирожное Рунеберга придумала жена поэта Фредерика Рунеберг, которая была известна как большая мастерица выпечки. Легенда рассказывает, что когда у Фредерики дома не было никаких лакомств, а к ним внезапно (по другой версии, дело было на день рождения поэта) наведались друзья. Угостить их было нечем, поэтому, пока Людвиг развлекал нежданных, но приятных, визитеров своими стихами, изобретательная, экономная и практичная Фредерика приготовила новое блюдо из того, что нашлось в доме - быстро перемолола остатки послерождественского имбирного печенья (или, вообще, сухари), т.н. пипаркок, добавила в него муку, ром, молотый миндаль, сметану и малиновое варенье (как вариант, яблочный джем) и подала на стол только что придуманное ей угощенье. Рунеберг нашёл её идею очень удачной. Гостям также очень понравилось новое лакомство, и рецепт пирожного Рунеберга, во многом благодаря славе поэта, быстро распространился по всей стране. Считают также, что это пирожное было придумано на основе рецепта пирожного кондитера Ларса Астениуксена (Lars Asteniuksen), жившего в то время в Порвоо, чью выпечку поэт покупал к завтраку. Рецептов пирожных множество, все считаются старинными и подлинными, а мнения по вкусу самих пирожных расходятся. Профессиональная интерпретация рецепта внесла в него некоторые изменения. Так, печенье стало заменяться сдобными сухарями и бисквитом, который выдерживался после выпечки в течение 24 часов. Смесь сметаны, джема и ликера модифицировалась в кремы, в том числе и на основе сметаны. В них добавлялся и алкоголь – ром или коньяк. Сейчас пирожное цилиндрической формы обычно украшают сверху малиновым вареньем и сахарной глазурью.

200 г маргарина или сливочного масла 200 мл сахарного песка, 2 яйца, 200 мл пшеничной муки, 1 чайная ложка разрыхлителя, 1 чайная ложка молотого кардамона, 200 мл крошки сладкого печенья или сдобной сладкой булки(например, крошки бисквита), 200 мл миндальной крошки (= примерно 80 г), 100 мл сливок (жирность 18%) густой малиновый джем или повидло
Для пропитки: 200 мл воды, 100 мл сахарного песка, 2-3 столовые ложки ликера/рома/пунша
Для украшения: густой малиновый джем или повидло
Сахарная глазурь: 100 мл сахарной пудры, 2 чайные ложки воды или лимонного сока

Предварительно нагреть духовку до 200°C.
Измельчить миндаль с крошкой бисквита/сдобной булки/печенья в блендере. Взбить сливочное масло/маргарин с сахаром до появления пены. Не прекращая взбивания, добавлять в смесь яйца. Хорошенько взбивать смесь после добавления каждого яйца. В муку добавить разрыхлитель, хорошо перемешать.
После этого добавить в мучную смесь молотый кардамон, крошку сдобы с миндалем, в заключение – сливки вместе с масляно-яичной смесью. Перемешать, не взбивая, до получения однородного теста. Формочки смазать маргарином или маслом. Выложить равное количество теста в формочки. В формочках должен быть предусмотрен запас места, т.к. тесто поднимется во время выпекания.
Обмакнув палец в муку, сделать небольшое углубление в центре каждого пирожного. В углубление выложить примерно половину чайной ложки малинового джема/повидла. Выпекать пирожные в центральной части духовки около 15 минут.
Для приготовления пропитки растворить в горячей воде песок, добавить алкоголь (ликер/ром/пунш). Окунуть каждое пирожное в пропитку. Пока пирожные горячие, выложить еще одну половинку чайной ложки малинового джема/повидла в центр пирожного. Дать пирожным остыть.
В небольшой миске смешать при помощи деревянной или силиконовой лопатки сахарную пудру с водой или лимонным соком. Оставить примерно на 10 минут до загустения. Вокруг малиновой начинки сделать кружок из сахарной глазури.

На 10-12 пирожных 150 г сливочного масла комнатной температуры (маргарина), 150 мл сахарного песка, 2 яйца, 150 мл мелко молотого миндаля, 150 мл молотого рождественского печенья (любое по вкусу), 100 мл пшеничной муки, 1 ч.л. разрыхлителя, 1 ч.л. кардамона (факультативно), 50 мл молока (сливки, апельсиновый сок, миндальный или апельсиновый ликер), 3 - 5 капель натурального экстракта горького миндаля (факультативно)
Глазурь: 100 мл малинового джема, 100 мл сахарной пудры, 2 ч.л. воды

Обжарить на сухой сковороде миндаль до золотистого цвета. Взбить в пышную пену сливочное масло с сахаром. Не прекращая взбивать добавить по одному яйца. Смешать муку с миндалем, печеньем, кардамоном и разрыхлителем. Добавить молоко (сливки, апельсиновый сок) в яично-масляную смесь, перемешать. В три приема добавить сухие ингредиенты в основную массу, перемешивая после каждого раза. По необходимости смазать маслом и посыпать сухарями высокие формы для маффинов объемом 100-130 мл. Наполнить формы на 1/3 тестом. Положить в середину теста неполную чайную ложку малинового джема, покрыть сверху тестом (формы должны быть заполнены на 2/3). Поставить в предварительно нагретую до 200 С духовку на 20-25 минут. Готовые пирожные слегка остудить в формах, затем аккуратно вынуть из форм, выложить на решетку и полностью остудить. Смешать сахарную пудру с водой. Сделать из бумаги небольшой корнет, наполнить сахарной глазурью. На верхушку каждого пирожного выложить немного малинового джема и обвести вокруг кольцом из сахарной глазури.

1 яйцо, 1½ д.л. сахара, 1 д.л. кофейных сливок, 1 д.л. измельчённого с кожурой миндаля (миндаль можно заменить грецкими орехами), 2 д.л. сухарных крошек, 1½ д.л. растопленного жира (150 г, здесь имеется в виду маргарин для выпечки), 1½ пшеничной муки, 1 чайная ложка порошка для выпечки
глазурь: 1 д.л. сахарной пудры, 1 столовая ложка воды, сока или чего-нибудь такого.
Также вам понадобятся бумажные формочки

Включите духовку на 225 градусов.
Растопите жир.
Взбейте в пену яйцо и сахар.
Добавьте сливки.
Добавьте миндаль, сухари и немного остывший жир.
Добавьте под конец мучную смесь (смесь муки и порошка для выпечки).
Разложите тесто по формочкам. Выпекайте 15 минут.
Украсьте вареньем и глазурью.

Смешать миндаль с толчеными сухарями. Растереть масло с сахаром и постепенно ввести оба яйца, не переставая растирать, добавить муку, пекарский порошок, сухари с миндалем, пряности и в самом конце — сливки. Должно получиться однородное тесто. Смазать формочки маслом и распределить по ним тесто. На каждом пирожном сделать углубле­ние, куда положить по 1/2 чайной ложки джема. Выпекать в разогретой до 200 °С духовке. Влить ликер или ром. Не давая остыть, пропитать готовые пирожные сиропом и снова положить сверху джем. Остудить, приготовить холодную глазурь, смешав сахарную пудру с лимонным соком, с помощью кондитерского шприца нанести ее вокруг джема и посыпать кокосовой стружкой.

Также традиционно ко Дню Рунеберга происходит присуждение премии Рунеберга - престижной литературной награды Финляндии, которая ведет свою историю с 1987 года. Для награждения данной премией номинируются произведения, написанные на финском или шведском языках.